Ольга Матвеева - Иван-Дурак
— А ты далеко пойдешь — смотри ж ты, резвый какой, — сказала Светочка, когда все было закончено.
Когда Иван вернулся в свою скрипучую железную кровать, он чувствовал себя самым счастливым человеком в этом пионерском лагере, да что там — во всем мире. Он был, наконец, влюблен.
Иван возвращался домой, болтаясь на ухабах на заднем сиденье отцовского мотоцикла. Он смотрел на выцветшие луга, рябившие ромашками и какими-то еще цветами, на пруды, на реку, на домишки, очень разные и в тоже время похожие друг на друга. Иван мечтал. Как соберет огромный букет полевых цветов, придет к Светочке, а она отбросит цветы куда-нибудь в сторону и снова набросится на него с поцелуями и неистовыми ласками… И так будет каждый день и каждую ночь. А еще было бы замечательно, чтобы это не прекращалось ни днем, ни ночью — Иван даже был готов на некоторое время отказаться от еды. Ивана распирала гордость — он стал настоящим мужчиной. А отец, который сидит теперь впереди него и ведет свой старенький «ИЖ Юпитер», даже ни о чем не догадывается. Какие глупые эти взрослые, они ничего не знают о своих детях. А строят из себя всезнаек! И лишь одна мысль портила общее Иваново идиллическое состояние — Светочка даже не спросила его имени. Но может быть, она его откуда-то знает. Вдруг она давно его заприметила и навела справки? Тем Иван и успокоился.
Три дня Иван собирался с духом. Потом от кого-то услышал, что Светочка едет в лагерь и на третью смену, и понял, что медлить нельзя. Он, согласно своему плану, тайком срезал в мамином саду три нарядные рыжие лилии, три дерзких синих дельфиниума и пять ромашек. С этим букетом он и отправился к дому Светочки. Оказалось, что идти по городу с цветами как-то неловко. Все прохожие подозрительно на тебя косятся и, кажется, догадываются, что этот юнец в отглаженной голубенькой рубашечке идет на свидание. Навстречу Ивану попалась его одноклассница, Маринка Балалайкина, редкостная сплетница и задира.
— О! Жених выискался! — тут же закричала она на всю улицу, — куда это ты так вырядился? Ба, да еще и с цветочками! Неужели на свидание? Ванечка, а Ванечка, очкарик ты наш, это какая же дура согласилась с тобой встречаться? Ба, да еще и прыщ на носу. Ну, красавец, красавец! Куда деваться!
— На себя посмотри, кикимора болотная, — рявкнул Иван и решительно прошел мимо.
Светочка жила в маленьком деревянном домике с палисадником, заросшим сиренью. Домик был серым, некрашеным и бедным даже по меркам этого небогатого городка. Адрес Светочки Иван узнал у приятеля из восьмой школы. Соврал ему, что она якобы после какого-то лагерного концерта, который проходил в последний день смены, забыла за сценой свою косметичку, а он, Иван, ее нашел и должен теперь вернуть. Приятель скептически хмыкнул, но описал, где живет Светочка, и лишних вопросов задавать не стал.
Влюбленный юноша подходил к дому Светочки не в первый раз — все три дня он регулярно прогуливался мимо него в тайной надежде случайно увидеть предмет своего обожания. Так и не случилось. Но одно дело просто прогуливаться, а другое дело — набраться смелости и позвонить в дверь. Когда Иван почти дошел до заветной калиточки, он замедлил шаг и чуть было не поддался искушению снова пройти мимо, но сказал себе: «Если ты мужик, сейчас позвонишь в эту дверь, а если струсишь, то ты тряпка!». Позвонить, впрочем, не удалось — звонка на двери не было. Иван принялся стучать, но никто не вышел на его стук. В доме явно кто-то был — из окон слышался смех, а Юра Шатунов пел про белые розы. Иван толкнул дверь — она была не заперта. Юноша осторожно заглянул во двор: там никого не было. Двор был захламленный, полный каких-то старых, ржавых ведер, тазов, сломанного садового инвентаря. Даже деревянных тротуаров здесь не было. Иван тут же представил, какая тут грязища во время дождя. Как такая принцесса, как Светочка, может жить в столь жутком месте? Иван вошел во двор, с опаской направился к крыльцу. Поднялся, снова забарабанил. На сей раз, спустя пару минут непрерывного Иванова стука по деревянной рассохшейся двери, выглянула Светочка. Она была пьяна.
— Ты кто? — спросила она.
— Ваня.
— Какой такой Ваня?
— Ну, помнишь… помните, в лагере, в королевскую ночь вы меня поймали с зубной пастой, а потом…, — Иван густо покраснел.
— А-а-а…, — протянула Светочка, — так это я тебя девственности лишила. Ну, а сейчас-то чего приперся? Еще хочешь? — она расхохоталась. Так, как, наверное, не смеются приличные женщины.
— Вот, — Иван протянул ей букет.
— Ну, спасибочки, — она взяла цветы. — Все, веник отдал и проваливай.
Ноги у Ивана подкосились, но он все же нашел в себе силы пролепетать:
— Света, я тебя… я вас люблю!
— Не надо мне твой любви, щенок! — закричала она. — Пошел ты, знаешь куда, со своею любовью!
— А почему же? — лепетал Иван, — а зачем же вы тогда ночью? Я думал…
— Да мне начхать, чего ты там думал! Думал он… Мне отомстить тогда было нужно и все, да мне пофиг с кем было, хоть с чертом лысым. Думал он… Придурок!
В дверях появился плаврук. Шлепнул Светочку по заднице, оперся о косяк и поинтересовался:
— А это еще что за гусь? — в его голосе была угроза.
— Да очередной идиот влюбленный, — испуганно защебетала Светочка, — ты же знаешь, эти молокососы вечно в меня влюбляются. Ходят за мной по пятам, а этот урод самый наглый. Гляди ж ты, даже домой посмел припереться.
— А, вспомнил, был такой пионэр, плавать умеет только по-лягушачьи. А то смотри у меня, шалава, — он сунул Светочке под нос свой здоровенный кулак. — А ты, шкет, пшел вон отсюда. И чтоб больше я тебя здесь не видел. Все понял?
Иван молча развернулся и направился через двор к выходу.
Машка была забыта. Кто такая Машка? Ее затмила Светочка, которая рисовалась в воображении Ивана коварной искусительницей, совратительницей молоденьких мальчиков, которая использует их для своих утех и тут же забывает. На самку богомола она, конечно, не тянула, но самцов после употребления выбрасывала из своей жизни. Впрочем, очевидно, была еще одна категория мужчин, которая использовала саму Светочку, причем делала это не лучшим образом. Ивана терзали противоречивые чувства. С одной стороны, Светочку ему хотелось придушить — никто и никогда его еще так не унижал. Кем он для нее был? Вещью? Жеребцом? Быком-осеменителем? Ну, уж точно не человеком и тем более не личностью. С другой стороны Светку хотелось спасти. Разлучить ее с этим мужланом — плавруком, который в грош ее не ставит: оскорбляет, изменяет, приучает к самогонке. Почему-то Иван был уверен, что пили они именно самогонку — в стране был сухой закон. Светочку нужно заставить читать умные книжки — она ведь совершенно невежественна, обучить хорошим манерам. Заставить ее получить образование — ну какое у нее может быть будущее с восемью классами? Не век же ей пионервожатой работать? А потом куда? Полы мыть? Или в дворники? Куда ее такую возьмут? Иван мнил себя Пигмалионом. Он воображал, что если бы он был рядом со Светочкой, то силой своей любви заставил бы ее измениться. Он даже представлял, как они после ласк лежат в постели, обнявшись, и читают книги. Светочка снилась Ивану по ночам. Не с книжкой, разумеется, а вообще без ничего. Нагишом. Просыпаясь после таких снов, Ивану уже не было никакого дела ни до спасения Светочки, ни до ее образования, он просто ее хотел. Вот и все. Хотел снова коснуться ее груди, снова услышать ее какие-то первобытные, немного животные стоны. И эта неутоленная жажда каждый день гнала его к Светкиному дому, питала его глупые надежды и пустые мечты. Он увидел ее в конце августа, перед началом занятий в школе. Светка в коротеньком, пестреньком грязноватом халатике шла от колонки с ведрами, полными воды. Иван подскочил к ней и, заикаясь, предложил свою помощь. Светочка удивилась, но ведра отдала. У самой калитки, когда Иван поставил ведра на землю, она спросила его:
