Ками Гарсиа - Прекрасная тьма

Глава восемнадцатая

Шестнадцатое июня. Открытия

Когда я добрался до постели, уже почти светало. Утром меня ждет ад пострашнее, когда Амма меня увидит, но у меня было чувство, что Мэриан не ждет меня на работу вовремя. Она боялась Аммы так же, как и другие. Я сбросил ботинки и уснул прежде, чем коснулся подушки.

***

Невыносимо яркий свет.

Я был ослеплен этим светом. Или это была тьма?

От такого свечения у меня заболели глаза, как будто я долгое время безотрывно смотрел на солнце. Все, что я смог различить — это силуэт, закрывающий свет. Мне не было страшно. Этот силуэт я знал очень хорошо: узкая талия, тонкие руки и пальцы. Знал каждую прядь волос, танцующую в магическом бризе.

Лена сделала шаг вперед, подходя ко мне. Я, не двигаясь, наблюдал, как ее руки вынырнули из тьмы в тот свет, которым я был окружен. Свет пополз по ним вверх, пока не достиг талии, плеч, груди.

Итан.

Ее лицо по-прежнему было скрыто в тени, но теперь ее пальцы касались меня, скользя по плечам, шее и, наконец, по лицу. Я прижал ее руку к своей щеке, и она обожгла меня, но не жаром, а холодом.

Я здесь, Ли.

Я любила тебя, Итан. Но мне пора идти.

Я знаю.

В темноте я увидел, как она открывает глаза, и они вспыхивают золотом — глаза проклятия. Глаза Темного мага.

Я тоже любил тебя, Ли.

Я протянул руку и осторожно закрыл ей глаза. Холод ее руки исчез с моего лица. Я отвел взгляд и заставил себя проснуться.

***

Я был готов встретить гнев Аммы, когда спустился вниз. Мой отец ушел за газетой в «Стоп и Стил», и мы остались вдвоем. Втроем, если считать Люсиль, уставившуюся в свою миску с сухим кошачьим кормом, который, вероятно, она раньше никогда не видела. Думаю, Амма злилась и на нее тоже.

Она стояла возле духовки, доставая оттуда пирог. Стол был накрыт, но завтрак не готов. Ни каши, ни яиц, ни даже кусочка тоста. Все было хуже, чем я думал. Последний раз, когда она что-то пекла утром вместо приготовления завтрака, был после дня рождения Лены, а перед этим — на следующий день после смерти моей матери. Амма месила тесто, как боксер. С такой яростью она могла бы испечь столько печенья, что можно было бы накормить всех баптистов и методистов вместе взятых. Я надеялся, что этим утром основной удар тесто приняло на себя.

— Амма, прости меня. Я не знаю, что эта штука от нас хотела.

Она захлопнула дверцу духовки и повернулась ко мне.

- Конечно, ты не знаешь. Ты вообще многого не знаешь, но это не остановило тебя, и ты влез в то, что тебя вообще не касается. Теперь касается? — она схватила миску, мешая содержимое Одноглазой Угрозой, как будто не эта же ложка была на ярмарке оружием против Ридли.

— Я пошел туда, чтобы найти Лену. Она встречалась с Ридли, и я думаю, что она в беде.

Амма мигом развернулась:

- Ты думаешь, она в беде? Ты хоть себе представляешь, что это было? То, что чуть не забрало тебя из этого мира в другой? — она яростно продолжала мешать.

— Лив сказала, что это называют хмарью, и она была послана кем-то могущественным.

- И Темным. Кем-то, кто не хотел, чтобы ты и твои друзья ошивались в тех Туннелях.

- Кто может хотеть, чтобы мы держались подальше от Туннелей? Сарафина и Хантинг? Почему?

Амма стукнула миской по столу.

- Почему? Почему ты всегда задаешь так много вопросов о том, что не имеет к тебе никакого отношения? Признаю, это моя вина. Я позволяла тебе засыпать меня этими вопросами, еще когда ты пешком под стол ходил, — она покачала головой. — Это игра в поддавки. В ней не может быть победителей.

Отлично. Еще больше загадок.

- Амма, о чем ты говоришь?

Она ткнула в меня пальцем, как и прошлой ночью:

- Тебе нечего делать в Туннелях, ты меня понял? У Лены сейчас тяжелое время, и мне тысячу раз жаль, но она должна разобраться со всем этим сама. Ты ничего не можешь сделать. Так что держись от Туннелей подальше. Там есть вещи и похуже хмарей, — Амма повернулась к своему пирогу, выливая на него начинку из миски. Разговор был окончен. — Теперь ты пойдешь на работу, и будешь идти по Гатлину, а не под ним.

— Слушаюсь, мэм.

Мне не нравилось лгать Амме, но технически я этого и не делал. По крайней мере, себе я так и сказал. Я собирался пойти на работу. Сразу после того, как съезжу в Равенвуд. С одной стороны, после вчерашней ночи говорить уже не о чем, с другой — нужно все выяснить.

Мне нужны были ответы. Как долго она лгала мне и встречалась с другим за моей спиной? Еще с похорон, когда я впервые увидел их вместе? Или с того дня, когда она сфотографировала его мотоцикл на кладбище? Речь идет о месяцах, неделях, днях? Для парня эта разница существенна. Пока не узнаю, это будет снедать меня изнутри, и не даст покоя тем остаткам гордости, что еще были у меня.

Потому что факт есть факт: я слышал ее и ушами, и мысленно. Она это сказала, и я видел ее с Джоном. Ты мне не нужен здесь, Итан. Все кончено. Никогда бы не подумал, что это случится с нами.

***

Я подъехал к резным кованым воротам Равенвуда и заглушил мотор. Я сидел в машине, не открывая окон, хотя внутри дышать было уже трудно. Жара станет невыносимой через пару минут, но я не мог пошевелиться. Я закрыл глаза, слушая цикад. Если я не выйду из машины, мне не придется сталкиваться с правдой. Мне вообще необязательно въезжать в эти ворота. Ключ зажигания все еще на месте. Я мог развернуться и поехать в библиотеку.

Тогда ничего не случится.

Я повернул ключ, и в салоне заработало радио. До этого оно было выключено. Прием в Вольво был немногим лучше, чем в Колотушке, но сквозь помехи кое-что я услышал:

Семнадцать лун, семнадцать сфер,

Луна придет не в свое время

Осветят звезды путь сердец,

Одно разбито, одно опустело.

Мотор заглох, и музыка вместе с ним. Я не понял часть про луну, кроме того, что она придет, но это я и так уже знал. И мне не нужна была песня, чтобы знать, чье сердце разбито.

Когда я, наконец, открыл дверь, удушающая жара Каролины показалась мне прохладой по сравнению с пеклом внутри салона. Ворота скрипнули, когда я скользнул внутрь. Чем ближе я подходил к дому, тем заметнее было, в какой упадок пришел дом без Мэйкона. Сейчас он выглядел еще хуже, чем в мой последний визит.

Я поднялся на веранду по ступеням, скрипевшим под моими ногами. Дом выглядел, наверное, так же плохо, как и сад, но я его не видел. Куда бы я ни посмотрел, перед глазами стояла Лена. Лена, пытавшаяся убедить меня уйти домой в вечер нашего знакомства с Мэйконом; Лена, сидевшая на ступеньках в своем оранжевом комбинезоне заключенного за неделю до ее дня рождения. Я подумывал пойти в Гринбрайер, на могилу Женевьевы, чтобы вспомнить, как Лена прижималась ко мне со словарем латыни в руках, когда мы пытались разгадать тайну Книги Лун.