Убить вампира-завоевателя - Карисса Бродбент
Я была настолько зла, что кровь шумела в ушах. Настолько зла, что утратила способность думать. Но это даже к лучшему. Соображай я лучше, я бы заметила знакомый отзвук в словах брата: «Я отдал ему все, потому что он все мне дал».
Сколько раз я произносила эти слова, думая об Арахессии? Сколько раз говорила об этом, обращаясь к Аседже?
– Но сейчас тебя спасает не Таркан, а я, – резким тоном напомнила я брату. – Я.
Я выпрямилась, набрала побольше воздуха и стала медленно выдыхать.
«Успокойся. Сосредоточься. Ты лишь маленький кусочек огромной картины».
Привычное заклинание не помогло.
Наро сердито посмотрел на меня и отвернулся к окну. Руки он сжал так, что побелели костяшки пальцев.
Я пожалела о своих жестких словах и уже спокойнее сказала:
– Ближе к ночи я уеду из Васая. Ты останешься. Твоим лечением займутся целители, и…
– Вампирские целители?
Я плотно сжала челюсти, преодолевая желание ответить: «Любые целители, кто согласится возиться с тобой. Считай, что тебе крупно повезло».
В мозгу всплывали словечки из далекого прошлого. Из лексикона уличной девчонки, какой я была когда-то.
– Эти целители умеют лечить зависимость от разной дряни вроде питоры, – уже совсем спокойно сказала я. – Возможно, они сумеют тебе помочь. Не противься им.
Наро ничего не говорил. На меня он даже не взглянул.
Прекрасно.
Я подошла к двери. Даже оттуда, стоя к брату спиной, я чувствовала, как взбаламучена его сущность, превратившаяся в комок злости и боли. Я сама испытывала такие же чувства, однако мне сдавило грудь.
Я в последний раз повернулась к нему.
– Наро.
Он взглянул на меня.
«Я люблю тебя», – хотелось мне сказать. Это нужно было сказать, преодолев мелочную злость и обиду. В детстве мы часто говорили эти слова друг другу: легко, не задумываясь. Тогда наша взаимная любовь была единственной постоянной величиной в зыбкой неопределенности окружающей жизни. Но вслух я сказала другое.
– Пожалуйста, не противься их лечению.
«Я люблю тебя».
Черты его лица смягчились. Сущность тоже. Через несколько секунд он кивнул.
– Ладно, – сказал он.
«Я тоже тебя люблю».
Так я истолковала для себя его ответ.
29
Ночью мы выехали из Васая. История повторялась: часть своих сил Атриус оставил в городе для поддержания порядка, а его армия, снова уменьшившись, двинулась в сторону Каризины.
Нас ожидало длительное путешествие через каменистые равнины к северу от Васая – вплоть до каризинской границы. Там мы свернем к берегу и будем дожидаться вестей от двоюродной сестры Атриуса и ее отрядов.
Поездка была однообразной и не сопровождалась никакими сюрпризами. С гибелью Таркана его армия оказалась обезглавленной. Никто не гнался за нами по равнинам, и никто не выезжал нам навстречу.
– Ну не странно ли? – заметил Эреккус в первый день пути. – Если бы кто-нибудь вторгся на землю любого обитранского королевства, клянусь тебе, его король не позволил бы захватчику сделать ни шагу.
На это Атриус что-то хмыкнул, продолжая осматривать горизонт. Это означало согласие.
Я тоже согласилась, не зная, как к этому относиться. Король питоры наделил своих приспешников значительной властью. Двадцать лет назад это позволило ему укрепиться на троне. Но бывшие королевские военачальники руководствовались не интересами государства в целом, а собственными, действуя так, как выгодно им. Они даже провозглашали себя королями городов-государств. Атриус вторгся в Глею не вчера, однако Король питоры не предпринимал никаких действий. Поначалу я объясняла это его напряженными отношениями с правителями отдаленных провинций и нежеланием этих правителей жертвовать своими солдатами ради всеобщей победы.
А сейчас? Атриус успел продвинуться на большое расстояние и останавливаться не собирался. Было на редкость странно, что Король питоры не отправил свою армию навстречу завоевателю и лишь наблюдал, как Атриус захватывает один город-государство за другим.
Почему?
Этот вопрос не давал нам покоя на всем пути. Эреккус часто задавал его вслух. Атриус молчал, но я знала: он тоже думает об этом.
Мои мысли текли и в других направлениях. Атриус дал мне особую печать, позволявшую магическим способом отправлять письма в Васай. Я была ему очень благодарна. На первом же дневном привале я решила написать Наро. Мое перо замерло над листом пергамента. Я сознавала необходимость послать брату весточку и в то же время не знала, о чем писать.
Я вымучила несколько фраз, добавив к ним вопрос: «Как ты там?»
Письмо казалось мне слишком коротким, однако дальнейшие усилия ни к чему не привели. Сокрушенно вздохнув, я сложила лист, расплавила воск, приложила полученную от Атриуса печать и ждала, пока письмо не исчезнет.
* * *
Перед рассветом, сама не понимая, зачем это делаю, я пошла к Атриусу в шатер.
Я окликнула его и, не дожидаясь ответа, вошла. Атриус сидел на спальной подстилке в окружении бумаг. Он был без рубашки. Всю одежду составляли свободные полотняные штаны, сползавшие с пояса. Даже на расстоянии я ощущала тепло его тела. Рубашка служила барьером между нами, и потому ее отсутствие сейчас было очень заметно и отвлекало.
– Я тебя не звал, – сказал он.
– Знаю.
Я опустила полог шатра и подошла к Атриусу. Он не шевельнулся. Я прекрасно знала, что он следит за каждым моим движением. На мне была тонкая белая ночная сорочка. Свет нескольких фонарей, освещавших шатер, делал ее почти прозрачной.
Была у меня мысль надеть что-нибудь поплотнее. Я слышала голос Зрящей матери, шепчущей мне на ухо: «Если он тебя хочет, это хорошо. Если он тебе доверяет, это тоже хорошо».
Кончилось тем, что я не стала переодеваться. Кинжал остался в моем шатре: под тонкой хлопчатой тканью он был бы слишком заметен.
Я опустилась на колени перед Атриусом. Его сущность – сильная и устойчивая – словно перекатывалась через меня. Интересно, он намеренно стал опускать свои защитные барьеры, когда мы оставались вдвоем? Или за эти месяцы я научилась проникать сквозь них и считывать его нити? Сейчас казалось немыслимым, что когда-то он не вызывал у меня никаких чувств. Мне крайне редко встречались такие сложные, запутанные души, как у него. В его душе было множество противоречий, но он умело и тонко ими управлял.
Я приложила ладонь к его груди. Внутренние стены расступились. Его боль была изматывающей, хотя он и пытался ее скрыть.
– Прошла неделя, – сказала я. – Тебя мучает боль.
Он накрыл мою руку своей. Его теплая ладонь – грубая и мозолистая – покалывала мне кожу.
– Я тебе не приказываю, – тихо произнес он.
Я испытала всплеск… назову это каким-то странным сочувствием. Я поняла,
