Я тебя съем - Лана Морриган

– Кто?!  – Я подхожу ближе.

Как же она пахнет, домом, счастьем, жизнью и… им. Сукой Виктором Балабаевым.

Тело реагирует моментально, ведет на кухню, откуда слышатся рычание, пугающий хохот и три биения сердца. Сбивчивое, то разгоняющееся, то замирающее – оборотня. Ровное, отбивающее восторженный звонкий ритм – демона. И сумасшедший, сливающийся в единый панический гул – человека.

– Фас, – хохотал демон, обхватив Коваля со спины. – Фас! – Зубы оборотня клацали у перекошенного страхом лица Балабаева, так же, как и Алина, забившегося в угол, но в отличие от нее, он не сжался, а стоял, вытянувшись по струнке. – Ну же! Давай! Сожри его, – Балаам вновь разразился хохотом. – Еще, мой верный друг. Фас! Сожри! – А расстояние между волчьей пастью и человеческим лицом неумолимо сокращалось. Оборотень остервенело бился в захвате, пытался вывернуться и ухватить демона, но прекращал бесполезные попытки, возвращался к мужику, визгливо скулившему от страха.

– Демон, он мой! – я прорычал, выхватывая Балабаева.

– Не угадал, волк. Человек мой! – Балаам отпихнул оборотня и вернул добычу себе.

– Мой, – прорычал Коваль, рассекая пастью воздух у самой шеи демона, впиваясь когтистой лапой в человеческую спину.

– Не обессудьте, господа волки, но черная душа моя. Черные – самые жестокие и самые услужливые, когда понимают, что у них нет другого выхода, как подчиниться хозяину.

Мы толчёмся на крохотной кухне, круша низкие табуреты и неустойчивый стол, сталкивая утварь, перетягивая человека, как игрушку.

– Он мой по праву! – я удерживаю Балабаева на шею. Тварь едва касается носами обуви пола, повиснув между мной и Ковалем. Неловкое движение кого-либо из нас и…

От предвкушения подрагивают руки.

Зверь кроваво рисует картинки в моей голове.

– Твой по праву, но мой по… э-э-э… по моему желанию. Поверь, волк, ты с ним не сделаешь того, что сделаю я, – демон шепчет, не отводя взгляда от человека. – У тебя для этого не хватит фантазии, опыта, смелости. А у меня всего в избытке.

– Он мой, – повторяю я настойчиво. – За угрозу паре и потомству я имею право лишить его жизни!

Коваль медленно вынимает длинные загнутые когти из-под человеческой кожи, пачкая белую рубашку бордовыми разводами, отступает, согласно тряся головой.

– Демон?! – Я сжимаю на хрупкой шее пальцы, не желая уступать.

– Демоны не подчиняются вашим законам, волк. – С самодовольной улыбкой Балаам выхватывает мою жертву и исчезает, успев добавить: – Вернись к паре.

– Демон! – выкрикиваю я.

– Он прав, – рокочет Коваль, – ты нужен девочке. – Опирается ладонями на низкую столешницу, возвращая человеческий облик.

Демон прав. Коваль прав. Все правы, кроме меня!

Сознание простреливает невыносимой болью, что хочется орать. Громко. Стараться выместить все, стереть воспоминания, отмотать назад, не совершать ошибок. Не оставлять Алину, уберечь маму и спасти отца. Все это хочется сделать, но я не могу. Никто не может. У меня не получится отключить голову. Я не смогу ничего исправить. И от этого больнее в сотни раз. Наверное, сейчас я понимаю, как чувствуют себя отчаявшиеся люди, готовые прервать собственную жизнь.

– Он не успел, – Аля отвечает на мой немой вопрос, надевая брюки.

– Я помогу. – Ладони жжет от прикосновений к женской коже, а легкие от чужого запаха на моей паре.

В квартире наступает тишина, Коваль перестал хрустеть осколками посуды, застыв где-то на кухне, а мы с Алей друг напротив друга, молчаливо разделяем тяжесть прошедших дней.

– Я не думала, что он способен на подобное, и не хотела его впускать. Ты его убил? – спрашивает она.

– Нет. Он получит то, что заслужил.

Каждое слово – как шаг по минному полю. Оступись – и конец.

– Я беременна, – Алина бросает опасливый взгляд исподлобья.

– Знаю и рад.

– Знаешь… И деньги свои можешь засунуть, знаешь куда? – Алина наконец срывается. Бросается на меня с кулаками, бьет изо всех сил, вижу: старается причинить боль. Но вряд ли кто-то сможет причинить мне большую боль, чем я сам.

– Тише. – Я перехватываю кулачки и стягиваю дрожащее тело в объятиях. – Ты навредишь себе и волчонку.

Глава 26

Алина

Не знаю, сколько мы провели времени, стоя в углу комнаты, с силой прижимаясь друг к другу, но я почувствовала смертельную усталость, такую, когда подкашиваются ноги и глаза сами собой закрываются. Поначалу Ник обнимал меня, даже не обнимал, а пеленал, словно в смирительную рубашку, стягивал руками. Упрямо ждал выплеска эмоций, задрав голову к потолку и прикусывая собственные губы. Он смотрелся отрешенным, будто и не со мной сейчас. А где-то далеко в своих мыслях.

– Ты успокоилась? – спросил он тихо.

– Нет, – ответила я на чистом упрямстве, прислонившись лбом к мужской груди.

– Хорошо. – Он поудобнее меня перехватил, и я повисла в воздухе. – Я подожду.

Тишину нарушили посторонние звуки. С кухни отчетливо доносились шаги и мужской голос.

– Скажи, пусть помогут убрать, – произнес кому-то Ник. – И передай, что я вернусь не один. Мы здесь скоро будем мешать, – обращался уже ко мне. – Собирай вещи. Тут ты не будешь жить.

Мне хватило сил на отрицательное покачивание головой и тихое возмущение:

– Я не вернусь в твою квартиру. Чтобы ты снова оставил меня одну? Нет, спасибо. Я справлюсь сама.

Господи, зачем я это говорю? Никогда не замечала за собой склонности к глупым, пустым угрозам. У меня нет работы, нет поддержки родных, только ребенок под сердцем и он – человек, перевернувший мой крохотный мир, невольно доказавший, что окружавшие годами меня люди недостойны и минуты проведенного с ними времени.

– Алин, за последнюю неделю я совершил столько ошибок, что их хватит лет на двести вперед. И еще одной я точно не допущу, – произнес твердо Ник, поставив точку во всем, что сейчас происходит.

Он усаживает меня на диван, распахивает створки шкафа. Снимает вещи вместе с вешалками, скидывает их