Марина Дробкова - Маг моего сердца
— Креадор! — ответила я на приветствие.
Джон Тэйлор… Нет, конечно, я не помню его. Совершенно. А мир у него, видимо, лесной — значит, вряд ли населен людьми. Хорошо это для нас или плохо?
Могло обернуться по-разному…
— Итак. Бренна Рейлис обратилась в суд семиугольника с просьбой о помиловании одного из креадоров, чье творение на сегодняшний день близко к состоянию Мира-на-краю.
Джон Тэйлор вздрогнул. И внимательнее посмотрел на меня.
— По нашим законам и из соображений здравого смысла мир, пришедший в такое состояние, подлежит как можно более быстрому уничтожению артефактом-аннигилятором как нежизнеспособный и представляющий опасность для других. Креадор, допустивший подобное состояние творения, также подлежит уничтожению артефактом-аннигилятором как виновный в преступлении против живых существ и не соответствующий занимаемой высокой должности творца. Креадор считается виновным независимо от причины.
У меня подкосились ноги. Чтобы не упасть, я вцепилась в постамент. Перед глазами все плыло.
Конечно, я знала об этом — поэтому все и затеяла. Но услышать вот так… Как это тяжело!
— Джон Тэйлор! Как представитель семиугольника вы имеете право высказать доводы в защиту креадора, если считаете, что таковые могут существовать. Тогда ваш голос будет засчитан в пользу обвиняемого. Вы также можете задавать вопросы.
Я уже пришла в себя и вновь взглянула на Джона. Он выглядел озадаченным.
— Насколько я знаю, Мир-на-краю — процесс необратимый, — посерьезнел он.
— Разумеется, — усмехнулся Средний творец.
— Кем населен мир?
— Людьми.
— Это значит, что все эти люди погибнут из-за ошибки или невнимательности креадора? Но тогда…
Джон вздохнул и на мгновение опустил голову. Когда он вновь поднял ее — на меня уже не смотрел.
— Мне кажется несправедливым оправдывать мага, чьи поступки вольно или невольно привели к гибели стольких людей. Ведь их жизни полностью зависели от него одного. Он их создал. Значит, обязан был предотвратить…
Я кусала губы, понимая убийственную логику его доводов. Как здесь поспоришь? Никак. Даже если виноват не Даймонд — легко можно возразить, что просмотрел, не сберег, поздно вызвал контролера. Ведь он хозяин мира, и отвечает за все сам.
— У вас есть еще вопросы, Джон Тэйлор?
— Нет, справедливейшие.
— Итак, ваше решение?
— Я против помилования. Если бы я допустил такое в своем мире — не простил бы себе никогда.
Я смотрела в лицо Джону и чувствовала, как слезы бегут по щекам. Даже не слышала, как творец говорит:
— Принимая во внимание, что мир Джона Тэйлора населен не людьми, его аргументы тем более
весомы. Ваш голос «против» засчитан.
После этого экран с Джоном погас. А на его месте высветилось табло с двумя фамилиями — моей, напротив которой стояло «За», и его, строчку с которой дополняло «Против». Два голоса. Два мнения. А впереди еще… сколько?
— Бренна Рейлис! На сегодня заседание окончено. Завтра встретимся пораньше. Возможно, связь будет около шести вечера, будьте готовы.
Экран погас. Я машинально задула остаток свечи. Вот так вот все быстро — раз, и обвинили человека. Зря красилась. И стихии не помогли мне.
Пока только один креадор, но что если — подобным образом поступят все? Виновен, потому что допустил гибель людей.
«А ты разве не так рассуждала бы, Бренна? — проснулся давно позабытый внутренний голос. За последние шесть лет он нечасто беспокоил меня — контролеру не до внутренних голосов. — Разве не вынесла бы ты обвинительный вердикт, если бы на месте обвиняемого был не Даймонд? Разве тебе не жалко людей? Разве не мы в ответе за них? А если все будут — сначала создавать, а потом губить? Благо за это даже не положено достойного наказания».
Я медленно побрела вниз по лестнице.
Мне жалко людей. Очень жалко. Так, что скручивает внутренности.
Но Даймонд…
Я остановилась и расплакалась.
— Сеньора Бренна!
Оттавио возник, как всегда, бесшумно.
— Прошу вас, пойдемте вниз. Вас ждет ваша чашка с какао.
Я оперлась на его руку и мы спустились. Да, ужин ждет меня. А еще — ждет Даймонд.
А что я ему скажу?
Пока я пила — вернее, впихивала в себя какао, чтоб были силы, и отирала с лица слезы, Оттавио суетился вокруг, подкладывая на тарелку печенье и отгоняя любопытную горничную, которая так и норовила задать какой-то вопрос.
— Сеньора, — сказал он наконец. — У меня есть чудесная нюхательная соль.
— Неумолимая, Оттавио, — произнесла я, глядя в никуда. — Неумолимая! Давай свою соль.
Гадость, которую он заставил меня нюхнуть, привела в чувство моментально. Пожалуй, я даже готова пойти к Даймонду, ведь мне необходимо спросить его кое о чем. Но вот — сообщать ли ему о ходе событий? Он же со вчерашнего дня в неведении. Если только…
— Оттавио?
— Да, Неумолимая?
— Ты говорил хозяину про суд?
— Нет, сеньора Бренна, — вздохнул он. — Мне очень хотелось рассказать, но я не посмел.
— Ну вот и славно, — заключила я, поднимаясь. — Я расскажу сама. Который час?
— Без двадцати десять, Неумолимая.
— Пора собираться. А что, охрана все время там?
— Да, они дежурят попеременно. Не понимаю: зачем это нужно. Хозяин никуда не сбежит.
— У них тоже правила, — усмехнулась я. — Все миры разные, но в каждом есть обязательные элементы. Как, например, тюрьма и независимая охрана. И законы, которым они подчиняются, написаны не креадором, а Верховными творцами. Далеко ли нам идти?
— Во флигель, Неумолимая. Прошу вас следовать за мной.
Оттавио подал мне мою шаль. Этой шали уже много лет, но я не расстаюсь с ней, особенно холодными вечерами.
Сейчас был как раз такой.
Мы вышли во двор. Узкая дорожка, посыпанная гравием, вела к одноэтажному каменному флигелю.
Оттавио распахнул передо мной дверь, и мы сразу очутились в коротком широком коридоре. На стуле у крепко сбитого стола сидели два гвардейца и резались в карты. При виде нас они вскочили с мест, хотя в струнку и не вытягивались. Насколько я помню — мне они не подчиняются, значит, это элементарная вежливость.
— Свидания разрешены, я полагаю? — спросила я, изо всех сил сохраняя хладнокровие. Кто знает, что за люди эти гвардейцы.
Ни слова не говоря, один из них вышел из-за стола и кивнул мне следовать за ним.
Коридор сразу заворачивал. За углом находилась камера — одна-единственная. Помещение с решеткой во всю стену. За решеткой на койке сидел мой креадор. Увидев меня, он вскочил, но не сдвинулся с места. Гвардеец отпер замок и, открывая дверь, буркнул: — Двадцать минут!
