Скиталец - Тиффани Робертс
— Я знала, что руками и ртом это нормально. Я занималась этим, чтобы заработать на еду, то тут, то там. Но Табита… она отдала все, — ее взгляд остановился на его груди, но глаза были блестящими и расфокусированными. — Она позволяла мужчинам и ботам использовать ее, трахалась с ними так, как они этого хотели. Они платили ей кредитами. И неважно, как мало мне удавалось наскрести, чтобы внести свой вклад, она всегда заботилась о том, чтобы у меня была еда. Она никогда не была эгоисткой. Она… любила меня. Меня почти каждый день грызло осознание того, что она делала, чтобы прокормить нас. Она стольким пожертвовала. Ничего из того, что я делала, никогда не казалось достаточным. Она заслуживала от меня большего, понимаешь? Особенно после всего, что она сделала. Так что я… я вернулась в «У Китти», полная решимости доказать, что я не бесполезна. Что я могу выложиться и обеспечить ее.
— Вернулась? Ты раньше там танцевала?
— Да. Я пыталась, потому что действительно хотела помогать больше. Мне нравились танцы, так насколько же это могло быть сложнее? Я продержалась пару недель, а потом ушла. Никто не держал свои руки при себе, и им было наплевать на то, что человеческие девушки будут облапаны.
Черт возьми, я сказала, что больше не танцую для ботов!
Слова, которые она произнесла в ту первую ночь, внезапно обрели смысл. Он должен был догадаться, учитывая то, как она двигалась в ту первую ночь, когда танцевала здесь, в его доме. Точь-в-точь как и женщины в «У Китти», с ее лица исчезла жизненная сила.
— Я знала, как тяжело было Табите, когда я уволилась. Я каждый день ходила за мусором и металлоломом, но так ничего и не могла добыть. Она никогда ничего не говорила, никогда не жаловалась, но… Это было написано у нее на лице. Она пыталась скрыть это, но я знала. Поэтому, я вернулась в «У Китти», — она рассмеялась — глухой звук, лишенный юмора. — Просто мне, блядь, повезло, что он был там той ночью.
Процессоры Ронина прошлись по сохраненным данным, извлекая загадочные вещи, которые она сказала, и сопоставляя их с тем, что она раскрывала сейчас.
— Военачальник, — сказал он, заставляя себя оставаться неподвижным. Чтобы выслушать все.
— Он пришел и предложил больше кредитов, чем кто-либо когда-либо имел. По его словам, всего за час моего времени. Я согласилась. Это кормило бы нас с Табитой по крайней мере месяц. И я последовала за ним через заднюю дверь. Было темно и тихо, и я… я не могла. Я не смогла этого сделать.
Лара стиснула челюсти, лицо побледнело, брови нахмурились. Ее глаза бегали из стороны в сторону, как будто она наблюдала за происходящей сценой.
— Меня… затошнило. Зная, что я собираюсь променять единственное, что еще принадлежало мне, единственное, над чем я имела право голоса, за какие-то пластиковые кредиты… мне просто стало так плохо. Мне было стыдно, потому что Табита сделала это, но я просто… не могла. Я сказала ему нет, что я передумала. И он… ударил меня.
Заявление повисло в воздухе. Ронин провел большую часть своего времени в Пыли, кочуя от одной жестокой стычки к другой. На него нападали боты и люди, и в большинстве случаев он прикончил нападавших. Это было выживание, как он однажды сказал ей. Но то, что сделал Военачальник… его выживание не было под вопросом. Его действия не были оправданы, не были необходимы…
— Меня били раньше, но так, никогда. Я не знаю, потеряла ли я сознание, потому что, когда я открыла глаза, он был надо мной и выглядел взбешенным, — я дал тебе шанс облегчить себе задачу, но ты такая же, как и все вам подобные. Ненадежные, слабые, бесхребетные мешки с мясом. Поэтому, я собираюсь трахнуть тебя в грязи, где тебе и место. — Он прижимал меня к земле, — продолжила она, сверкая глазами, — и каждый раз, когда я кричала, или хныкала, или издавала еще какие-нибудь чертовы звуки, он причинял мне все больше боли. И было так много гребаной боли. Он продержал меня там ровно час, а когда закончил, бросил кредиты на землю и ушел. Повсюду была кровь, и я едва могла двигаться. Я долго лежала там, прежде чем потащилась домой. И, как бы мне ни было плохо от этого, я забрала кредиты. В ту ночь, когда ты привел меня сюда… это был первый раз, как я была на Рынке с тех пор.
Какие слова утешения он мог бы предложить ей после такого опыта? Какие слова могли бы хотя бы начать исправлять ситуацию? Никакие. Даже действия — а он уже запускал симуляцию прямой атаки на Военачальника, определяя, есть ли способ покончить с ним навсегда, прежде чем железноголовые успеют отреагировать, — не могли отменить того, что было сделано. Гнев, который ее история вызвала в Ронине, не мог помочь ей справиться с тем, что произошло.
— Я потерпела неудачу той ночью, — ее слова срывались на рыдание. — Я подвела свою сестру.
Еще больше слез пролилось на его руку, скатываясь на постель под ними. Несмотря на все это — несмотря на то, что у нее были все причины ненавидеть Ронина за то, кем он был, — она прижалась к нему.
— У каждого есть пределы, — сказал он, проводя пальцами по ее волосам на затылке. — У каждого есть границы, которые они не переступят. Ты не потерпела неудачу.
Ронин держал ее, пока она не успокоилась, пока ее дыхание не замедлилось и не выровнялось. Пока она не уснула.
Так медленно и осторожно, как только мог, он убрал руку из-под нее и отодвинулся. Температура на поверхности его кожи резко упала. Лара пошевелилась, издав горлом тихий, невнятный звук, и уткнулась щекой в постельное белье.
Ее слезы высохли, но кожа вокруг глаз была розовой и раздраженной. Ее губы были в таком же состоянии — результат их совместных поцелуев.
Даже во сне она не была неподвижна. Зачарованный, он наблюдал, как мягко поднимается и опускается ее грудь при дыхании, как едва уловимо колышутся ее груди. Их предназначением было обеспечивать питанием детенышей людей, но их кожа была такой гладкой, и она так сильно реагировала, когда он прикасался к ним, особенно к соскам. Он тоже отреагировал. Прикосновение к ней и ее реакция усилили его возбуждение до предела, превзойдя все, что он испытывал ранее. Все было не так, как казалось на поверхности, когда дело касалось людей.
Или, по крайней мере,
