Принцесса ветра и мести - Алиса Джукич
Прислуги в зале я не заметила. Должно быть, отец намеренно распустил горничных и лакеев. Медовые глаза Маркуса распахнулись и остановились на мне, когда я застыла перед ним, низко поклонившись. Король был удручен тяжелыми мыслями, глубокие складки бороздили высокий лоб отца, что не предвещало мне ничего хорошего.
– Здравствуй, доченька, – ласково начал он, и я выпрямила спину.
Маркус резко вскочил с трона, словно в моем присутствии ему было некомфортно выражать титульное превосходство. Спустившись с пьедестала, король протянул мне руку, приглашая к расставленным возле витражной стены диванчикам. Отец не спешил начинать разговор, что еще сильнее будоражило нервы.
Налив мне чашку чая, король подождал, пока я сделаю пару глотков вкуснейшего лиственного напитка, прежде чем заговорить:
– Виктория передала мне, что на ваших занятиях ты слишком часто витаешь в облаках. Недостаточность внимания к советам наставника ведет к постоянным провалам, а тебе необходимо научиться защищать себя, Агнес.
Маркус тоже отхлебнул из хрусталя, посмотрев на меня поверх чашки. Хоть он и выразил свое недовольство, но в низких интонациях не было даже намека на упрек.
Отец был красив. Прожитые годы совсем не тронули морщинами его благородное лицо, не добавили серебра в черные волосы. Проведя большую часть жизни в мире людей, я не привыкла к тому, что под глазами старших не пролегают милые «гусиные лапки» при улыбке, а обнимающие тебя руки не покрывает складчатый узор. Видеть перед собой ровесника и воспринимать его как родителя было невероятно сложно.
– Ты ведь пригласил меня сюда не для нравоучений? – Не желая продолжать разговор о своих неудачах, я попыталась поскорее перейти к сути внезапного вызова в тронный зал.
Отец широко и лучезарно улыбнулся. Увидев Маркуса впервые, я сразу узнала его по вздернутым вверх уголкам рта и прищуренным глазам. Именно такая улыбка радовала меня из зеркала в счастливые дни.
Король кивнул на диванчик. Не колеблясь, я опустилась на мягкие подушки, скрестив лодыжки. Отец сел рядом.
– Что у вас с Дорианом? – Я поперхнулась чаем. Сочувственно пронаблюдав за тем, как я утираю салфеткой струйки стекающей по подбородку коричневой жижи, Маркус продолжил: – Я, конечно, не Элеонор, – имя бывшей возлюбленной он произнес с такой любовью и трепетом, что у меня защемило сердце, – но стал замечать, что вы частенько проводите время вместе.
– Тебе действительно необходимо знать ответ на этот вопрос? – Залившись румянцем, я отставила чашку чая на небольшой стол перед диванчиком, старательно избегая отцовского взгляда.
– Я беспокоюсь за него, Агнес. Дориан мне так же дорог, как и ты. – Отец сел вполоборота, вытянув руку вдоль спинки софы.
– Думаешь, я заставлю его страдать? – Мой вопрос попал в точку. Ни один мускул не дрогнул на лице Маркуса, но то, как вспыхнули светом магии его глаза, сказало многое.
Отец ничего не ответил. Будучи фейцем, он не мог лгать, а когда понимал, что ответ может ранить, выбирал тактику умалчивания правды.
– Позволь, я кое-что тебе покажу? – Легонько коснувшись моего плеча, Маркус скользнул вниз и крепко сжал мои пальцы.
Я вздрогнула, до сих пор не привыкнув ощущать наполненные родительской заботой касания от мужчины, которого ненавидела всю жизнь. Но за полгода при Благом Дворе отец сделал все, чтобы заслужить хотя бы частичку моего доверия.
Кивнув, я ответно сжала отцовскую руку. Пальцы закололо. Глубоко вдохнув, я позволила перемещению утянуть нас в таинственные дали.
Прежде король никогда не приглашал меня в свои покои. Распахнув глаза, я оказалась в просторной комнате с поросшей мхом противоположной от окна стеной. Дорогие гобелены с кисточками и мебель из цельного дерева украшали отцовские комнаты. Все здесь дышало величием, а интерьер олицетворял мужскую статность и грубую красоту.
Моим вниманием завладел прозрачный глобус на письменном столе. Вместо привычных стран смертного мира на нем светились границы дворов фейри.
Я хотела расспросить отца о том, каким образом создан загадочный шар, если волшебная страна даже картограмм не имела, но не успела.
Когда я отступила от отца, мне открылась новая деталь его покоев, и ноги подогнулись.
С портрета над резной кроватью на меня смотрели до боли знакомые лиственно-зеленые глаза. Художник изобразил Элеонор в полный рост. Она стояла, аккуратно сложив бледные руки на юбке сапфирового платья. Вьющиеся каштановые волосы матери были убраны в высокий пучок на затылке, а лицо светилось неподдельным счастьем.
– Мамочка… – тихо прошептала я, борясь с подступающим к горлу болезненным комом. После ее трагической гибели нам пришлось спалить все доказательства нашего родства, включая фотографии, чтобы ни друиды, ни фейри не смогли выйти на наш с братом след. Впервые за двадцать лет я так отчетливо видела маму. Со временем живущий в памяти образ стал рассеиваться. Я уже не могла точно вспомнить россыпь мелких веснушек на ее носу или изящность тонких пальцев.
Маркус понимающе потрепал меня по плечу и шагнул ближе к портрету.
– Я любил твою маму больше жизни. Даже когда она предала меня, я ни на секунду не переставал ее любить. Но, Агнес, я не жалею о нашем прошлом. Моему поступку нет оправдания. Ревность вскружила мне голову, но та страшная, полная боли ночь подарила нам великое счастье – тебя. И я уверен, будь Элеонор сейчас с нами, она сказала бы то же самое.
– Она была твоей родственной душой? – спросила я, сморгнув слезы и не в силах оторвать полного тоски взгляда от мамы.
– Да. Ее смерть уничтожила часть моего сердца и навсегда лишила покоя. Если бы не тот факт, что вы с Дорианом нуждаетесь во мне, я бы уже последовал за ней в загробный мир.
– Почему ты говоришь это именно сейчас? – Дрожа всем телом, я тяжело опустилась на край бархатного кресла у стены.
– Потому что не понаслышке знаю, как мучительно любить того, кто не разделяет всей глубины твоих чувств. Дориан расположен к тебе, и я не хочу, чтобы мой сын проходил через этот ад.
– Ты не всевидящ, отец, – ощетинилась я, задетая обвинением в бессердечности. – С чего ты взял, что Дориан мне безразличен?
– Я этого не говорил. Дориан – умный, добрый и справедливый молодой феец. Я растил его с десяти лет и знаю, насколько хрупко сердце этого с виду непоколебимого юноши. Милая, я лишь хочу донести до тебя, что он заслуживает большего, чем тень
