Побег из Альтарьера (СИ) - Муратова Ульяна
— Ты нарушил мои приказы. Я сказал, что к пленнице никого нельзя пускать, — медленно, смакуя слова, проговорил кузен.
Люди собирались вокруг нас и вскоре образовали плотное кольцо.
Карим громко сглотнул. Он знал, что за потакание мне его ожидает выволочка, но происходящее всё меньше и меньше напоминало простой выговор. Страх узлом сворачивался у меня в животе, и я начала по-настоящему бояться за приятеля.
— Это я приказала Кариму пустить меня, на правах эрцегини и хозяйки замка.
— Ах, на правах эрцегини и хозяйки замка… — кузен мерзко ухмыльнулся и с издёвкой посмотрел сначала на меня, а потом на Карима. — Так что же, эрцегиня и хозяйка замка, прикажите ему что-нибудь ещё. Или мне прикажите, давайте, я жду… Ах, наша эрцегиня и хозяйка замка молчит… Какая жалость! Неужели позабыла, как приказывать? Ну ничего, дорогая, зато ты прекрасно помнишь, как штопать мои носки и подавать мне чай. А скоро запомнишь ещё кое-что, что мне нравится.
В толпе загоготали. Наши верные подданные, что жили в замке ещё при отце, смотрели на происходящее с явным неодобрением, но их осталось так мало! А те, кого привёл кузен, усмехались и ждали продолжения. Неужели Синвер прикажет высечь Карима плетьми? Руки сжались в кулаки, и я наступила на собственную гордость. Ни разу ни о чём не просила этого монстра, но теперь было всё равно.
— Лард Альтар, прошу вас отпустить Карима. Я обещаю вам лично и всем присутствующим, что больше не буду навещать Рею и не нарушу запрет ходить в темницу.
Я публично унижалась, признавала своё поражение и обещала искренне. Такое кузену должно понравиться. Он тщеславен, как сотня столичных красоток. Если побег удастся, Рея больше не будет узницей, а запреты Синвера отправятся к Пяти Столпам вместе с ним. Я не врала и знала, что опекун почует правду в моём голосе.
— Да, ты не будешь больше нарушать мои запреты, потому что сегодня я научу тебя, какие от этого бывают последствия, дорогая. Ты запомнишь раз и навсегда, что моё слово для тебя и для любого здесь — закон!
Последние слова он прокричал. Мне стало по-настоящему страшно, и на худощавое, упоённое властью лицо кузена смотреть больше не было желания. Перевела испуганный взор на Карима, взглядом прося его о прощении.
Больше всего удовольствия Синверу доставляет моё унижение, поэтому дальнейшее пришлось ему по вкусу. Мой голос подрагивал, горло сдавило от подступивших слёз, и я умоляла, стараясь умаслить непомерное эго опекуна:
— Лард Альтар, я очень прошу вас, это больше не повторится.
— Конечно, не повторится, моя дорогая.
После этих ядовитых слов кузен достал кинжал из ножен и приставил его к горлу Карима. Кровь отхлынула от моего лица, а во дворе стало очень тихо.
— Никто никогда больше не будет нарушать моих приказов. И помогать нашей маленькой… упрямой… непослушной эрцегине тоже никто больше не будет. За любое нарушение нового порядка наказание — смерть! — прорычал кузен.
Прежде чем я успела сказать хоть слово, Синвер рассёк кинжалом горло Карима. Удивление на лице парня сменилось ужасом и неверием. Кровь хлынула на грудь, по толпе пронёсся гул, а меня оглушило видом умирающего приятеля.
Раздались одобрительные возгласы, тело Карима безвольно осело, горячая кровь прожигала в снегу тёмно-алые пятна. Меня согнуло пополам в приступе рвоты, и я попятилась прочь. Толпа расступилась, даже среди последователей кузена не нашлось желающих меня остановить, и я, сгорбившись, сделала несколько шагов назад в сторону стены, подальше от них. Меня рвало на белый, чистый снег, а за моей спиной Синвер продолжал кричать в толпу:
— Я главный здесь! И мои приказы не будут нарушаться!
Под тихий ропот людей, под булькающие звуки последних судорожных вздохов Карима, под самодовольные выкрики кузена я побежала вдоль стены — ужас подстёгивал и гнал прочь, подальше отсюда. Добежав до калитки, через которую недавно зашли люди Синвера, я с силой рванула её на себя, и она поддалась, выпуская меня на волю, в кристально чистый зимний день. Задыхаясь от бега, тошноты, страха, не осознавая произошедшее в полной мере, я припустила вдоль внешней стены замка. Потребовалось пять или десять минут дикого бега по заснеженной насыпи, чтобы я вспомнила о наличии капюшона и накинула его на голову. Запахнула плащ поплотнее и понеслась вниз по дорожке, к реке.
Сознание сконцентрировалось на одном: не оставлять следов, поэтому я бежала по тёмным сырым камням вдоль берега. Ноги скользили, но об этом совершенно невозможно было думать, все мысли сосредоточились на казни и острой необходимости сбежать.
Это я виновна в смерти Карима, это я уговорила его пускать меня к Рее, это из-за меня он сейчас лежал мертвым на белом снегу. Из замка раздался страшный, дикий крик, и жгучая вина погнала меня дальше. Я узнала голос матери Карима, это был её крик. Представила, как она упала на колени перед трупом сына, и я в отчаянии побежала ещё быстрее. Бежала и не могла остановиться. Теперь боялась не Синвера, а вернуться в Альтарьер и взглянуть матери Карима в глаза. Холодный воздух врывался в лёгкие, дыхание давалось с трудом, но остановиться было нереально.
Я бежала, бежала от Синвера, от страха перед ним, от своей несвободы, от смерти Карима и от огромного чувства вины. Тёмная громадина замка осталась позади. Она возвышалась на правом берегу Аро́йи, с укоризной глядя мне вслед мрачными проёмами окон. От стремительного бега я задохнулась и закашлялась, пришлось перейти на быстрый шаг, чтобы немного наладить дыхание.
Карим мёртв, но Синвер ответит за это. Вот только для того, чтобы отомстить, я должна двигаться, должна сбежать.
Издалека послышался топот копыт, я нырнула в щель между двух огромных валунов и притаилась там.
До слуха донеслись голоса людей Синвера. Всадников видно не было, только слышно разговор и недовольное фырканье их каба́льдов.
— Девчонка не могла так далеко уйти. Следов нет, не по реке же она бежала. Может, и не убежала вовсе, а сидит в каком-нибудь своём шкафу, надо замок сначала обыскать!
— Ишь какой! Приказ есть приказ, видел, что бывает с теми, кто не исполняет? Давай вернёмся назад и пройдёмся вокруг замковой стены. На таком хорошем снегу нельзя не оставить следы, чай не птица, а эрцегиня.
Оба хищно заржали и повернули назад, прошли мимо моего укрытия, но даже не остановились. Только один кабальд мотнул рогами в мою сторону, прянул ушами, пыхнул паром из крупных ноздрей и даже копытом топнул, но всадник натянул поводья и увёл гнедого скакуна прочь.
— Возьми правее, вдоль реки уже глядели. Пойдём наперерез патрулю, что по дороге идёт.
И преследователи удалились от меня, обсуждая планы на вечер. На всякий случай я затаилась в своём укрытии, слушая, как бешено колотится сердце.
Постепенно стихал ветер. Пошёл крупный снег. Он валил огромными хлопьями, снегопад набирал силу с каждой минутой, скрадывая звуки и следы. От Альтарьера до Уартага — день пути верхом. У меня нет других ориентиров, кроме реки, но двигаться вдоль неё опасно — заметят. Лучше идти по небольшому лесистому склону вдоль русла, откуда хорошо видно и берег, и тракт, а вот меня заметить будет непросто.
И я пошла.
Прокладывать себе путь в зимнем лесу — тяжело, но желание жить, жажда мести и огромная вина не давали остановиться. Я шла в сумерках, не выпуская реку из вида, шла в свете Льики, что заставляла лесные сугробы переливаться голубым сиянием. Снегопад постепенно сошёл на нет, ноги устали, сил не осталось, но ложиться спать одной в зимнем лесу было слишком страшно. Небо оделось в чёрный бархат ночи, украшенный алмазами звёзд, и заплело седые косы-облака.
Прислушалась к себе: мне было тепло, даже жарко, сапоги не пропускали влагу, а меховой плащ защищал от ветра и мороза. Я давно подвязала его полы, чтобы было удобнее идти, и радовалась, что возле реки лес довольно редкий, и с боем продираться сквозь кусты пришлось всего пару раз, удивительно, что ничего не порвалось, крепкий получился плащ. Спать не хотелось, и я продолжала медленно брести, но спустя ещё какое-то время сил не осталось даже на один шаг.
