Бунтарка и Хозяин Стужи - Валерия Михайловна Чернованова
— Ты о чем?
— А то я не знаю, — в голубых глазах брата, так похожих на мамины, сверкнул мрачный огонек. — Не спал я вчера, когда ты пришла. Только вид сделал.
— Не спал? — растерялась я.
— Нет. Притворился просто, чтобы не волновалась. Просил же тебя: хватит, оставь! — Брат сдвинул брови и сразу стал похож на отца. Он вообще повзрослел очень быстро после той нелепой случайности, уложившей семилетнего мальчика, такого озорного, подвижного малыша, в постель.
В тот год в наш городок приехали Снежные. Почета и почестей было до небес! Остановились они, разумеется, в самой лучшей гостинице, их встречали так, что предстоящий зимний праздник померк на глазах. Я их терпеть не могла! Но Фабиан так хотел посмотреть… и мы, тайком от Стеллы, сбежали в город вдвоем ближе к вечеру. А там уже вовсю шли предпраздничные гуляния и восхваление наших защитников от гротхэнов. Ярмарка пестрела огнями, переливалась сверканием шаров, флажков и других украшений. На магические у нашего градоправителя средств не нашлось, но зачем магия, когда сами Снежные в гостях!
Их было трое, трое светлейших нордов, и все красавцы, как на подбор: светловолосый, рыжий и брюнет. Незамужние девушки ахали и вздыхали, да что там незамужние — замужние тоже ахали, тайком. Выходили поглазеть… Стелла с детьми не стала исключением, велела Бруно заложить коляску, и они укатили все втроем в город, только поэтому нам с братом и удалось вырваться. Коляска или экипаж нам не светила, поэтому мы бежали изо всех сил: я, сжимая в руке затянутую в варежку хрупкую ладошку брата, и он, мечтающий увидеть Снежных до того, как все закончится.
Что же касается меня, я испытывала смешанные чувства… с детства привыкшая к тому, что Снежные — наши защитники, берегущие нас от чудовищ, порождений потусторонней магии, черпающих живую силу в нашем мире. При мысли о светлейших нордах меня охватывало волнение и предвкушение, какое может испытывать девочка моих лет. Тогда мне было пятнадцать, но о том, что сделали Снежные, я узнала намного раньше.
Подслушала разговор отца и Стеллы, она собиралась закатить истерику, когда застала его у портрета мамы, ранее висевшего над камином в гостиной. Он еще и после второй свадьбы там висел, но потом Стелла донылась до того, что это несправедливо, что скажут люди — и отец уступил. Убрал портрет мамы на чердак, а сам частенько наведывался туда, я-то слышала, как скрипят старые половицы под его ногами.
Там-то и состоялся их с мачехой разговор, который впечатался мне в память и не желал покидать.
— Да что ж я чувствую себя вдовой-то при живом муже! — причитала она. — То нет тебя, то, как приходишь — все витаешь где-то, то сидишь рядом с ней… А ведь ее уже сколько нет. Так разве по-доброму это, Иштван? Ко мне? К детишкам моим? Иль я не вижу, как ты своих выделяешь!
— Не могу я от чувства вины избавиться, Стелла, — голос отца звучал глухо. — Все кажется, не будь я тогда в отъезде, мог бы все изменить. Но теперь не могу… Что ни делаю, а лицо ее перед глазами стоит, когда мы прощались. Как немой укор…
— Ну не кори себя. — Снова заскрипели половицы, Стелла сменила гнев на милость. — Твоей вины в этом нет. Да и что бы ты мог сделать? Скажи, что ты мог противопоставить Снежным?
На этих словах мое сердце забилось сильнее, я подкралась еще ближе и затаила дыхание, стараясь не пропустить ни слова. Мне сказали, что мама зимой пошла в лес, якобы спасать какого-то пострадавшего зверя по просьбе лесничего, пошла — и заблудилась, не вернулась уже. Но я тогда маленькая была, как сейчас Фабиан, почти ничего не хотела слышать и только плакала, плакала, плакала… целыми днями плакала, пока не увидела, как стоит, сгорбившись, над колыбелькой брата отец.
В тот момент у меня высохли все слезы и я поклялась, что сделаю все, чтобы мои родные были счастливы. Поэтому ни слова не сказала, когда однажды он привел в дом Стеллу. Поэтому всегда улыбалась Душану и Арлетте — до свадьбы отца и мачехи они были самыми милыми детьми на свете.
Потерять мать для меня было тяжело, но еще тяжелее оказалось услышать то, что я узнала тогда!
— Она по своей воле с ними ушла, сама. А то, что магия ее опасна для них — так кто ж виноват в этом. Солнце и снег только зимой уживаются, да и то недолго.
— Говорят, казнили ее быстро. Не мучилась она, — тяжело выдохнул отец.
Отшатнувшись, я зажала руками рот.
Маму? Мою солнечную светлую маму… казнили? За что?! Из глаз брызнули слезы, я бросилась вниз, споткнулась, чуть не сосчитав ступеньки локтями, коленями и головой, поднялась, и снова бежала, бежала, бежала… Впоследствии вспомнилось и как к нам приходили мужчины — серьезные, мрачные, проверяли меня и брата на магию. И как стоял, кусая губы, отец. Вот только во мне магии в те времена не было, она позже проснулась. Проснулась как раз в тот вечер…
— Богиня-матерь, ну какие же красавчики! — доносились до меня восхищенные голоса девушек и женщин, когда открытый экипаж Снежных показался на центральной улице Борга: только здесь он и мог проехать. По толпе понеслись ахи, охи и вздохи, все рукоплескали, дети верещали, мужчины подкручивали усы, стараясь хоть как-то выделиться перед своими супругами или невестами на фоне недосягаемых светлейших нордов.
— Подними меня, Ливи! Ну, подними! — Фабиан дернул меня за подол, умоляюще заглядывая в глаза.
Ну вот как ему отказать?
Поднапрягшись, подхватила брата подмышки, чтобы ему было виднее. Собиралась уже приподнять, когда экипаж остановился.
— Приветствую вас, жители Борга! — Один из Снежных выпрыгнул из коляски и, театрально обводя взглядом присутствующих, вскинул руки. С них сорвались снежные вихри, закрутились, заискрились, а потом взмыли в небеса, чтобы раскрыться ослепительными золотыми шарами, елочками, цветами.
Все восторженно ахнули, Фабиан закричал и принялся прыгать, открыв рот и пытаясь языком поймать хотя бы одну магическую снежинку, оседающую после устроенного Снежным представления, а я стояла, сжав руки в кулаки. Стояла, стараясь не выдать свои чувства при виде этих хозяев Севера.
Как они могли… Чем им помешала моя мама? Как ее магия могла кому-то навредить? Мама в жизни никому не вредила! Но ведь не этот же конкретный ее забрал и приказал казнить? Или… этот? Обуреваемая чувствами,
