Дрозд и малиновка - Красовская Марианна

5. Гости

В новую школу каждую неделю привозили новых девочек. Кому-то было уже тринадцать, кому-то пять-шесть. После того, как имя матушки Ши (а заодно и мое) последний выпуск прославил на весь Ильхонн, нам не приходилось давать какие-то объявления в газетах или напоминать о себе хозяйкам чайных домов. Желающих заплатить за будущее своих дочерей было хоть отбавляй. Теперь уже мы выбирали себе учениц. Без сомнений брали всех оборотней, и волков, и лис, и даже тигриц… ну ладно, только одну тигрицу, они — огромная редкость. С прочими были осторожны, памятуя о репутации. Матушка выбирала с явной примесью крови фэйри, я же жалела всех. К счастью (или к сожалению, кто знает), малообеспеченные люди не могли позволить себе оплатить обучение, лея Ши никогда не замечена была в благотворительности и брала только тех, за кого вносили плату, всю разом или за ближайший год. Какое-то время нам пытались подкидывать младенцев, но матушка безжалостно относила их в приют, приговаривая, что школа — всего лишь работа, и негоже превращать престижное заведение в сиротский дом для нищеты. Я была ей благодарна, что она делала это сама, не советуясь со мной. Но все же я ухитрилась забрать себе бесплатно двух девочек, одну — потому что увидела в ней особую грацию, присущую лишь танцовщицам, а вторую просто пожалела. На ее руках и ногах были знакомые мне по интернату синяки, которые могла оставить лишь палка. Матушке я потом клялась, что эта девочка будет у нас не ученицей, а служанкой, все лучше, чем однажды родители забьют ее до смерти. Разумеется, девочка потом училась вместе со всеми, хотя и жила на кухне, и после этого меня просто не пускали к приезжающим с дочерьми гостям.

А потом я нашла у ворот щенка с перебитыми задними лапами. Видимо, кто-то вытаращил его из капкана, а потом бросил у нашего забора. Зачем? Надеялся, что мы его добьём? Или будем кормить заведомо бесполезного зверя?

Я была молода и жалостлива, я уложила несчастное животное на подушку и понесла его русалке, с которой уже подружилась. Не сможет ли она исцелить щенка?

— Ты безумна? — первым делом спросила меня Рене. — Надышалась пыльцы безвременника? Накурилась опиума? Зачем ты принесла мне щенка дикого волка-оборотня?

— Чтобы ты его сожрала, — мрачно ответила я, ощущая себя полной дурой.

Стало понятно, почему щенок показался мне странным, но я решила, что это какая-то незнакомая порода. Дикий оборотень! Ну конечно, только они рожают детей в зверином обличье! А человеком впервые оборачивается щенок года в два-три. Наверное, это мудро. Волчата куда более приспособлены к жизни, чем новорождённые младенцы.

— Да не буду я его жрать! — возмутилась Рене. — Я не ем сырое мясо, к тому же попахивающее человечиной! К тому же я сыта… Ко мне недавно приезжал брат с друзьями. Ладно, я его вылечу… но ты должна будешь отнести его в лес. Диким оборотням не место в человеческом доме.

Я тактично промолчала, вспоминая известную историю императрицы Янголь и ее дикого лиса. Впрочем, мне и в самом деле не нужен в школе ещё один рот. И, совершенно не обратив внимания на слова русалки про брата и друзей, я с легким сердцем пошла домой. Рене часто мне рассказывала про своих родичей. Я, признаться, думала, что она сочиняет. Ни разу в саду не появлялся никто чужой, даже следов никаких не было ни на дорожках, ни на полянках.

А что было дальше, я помню смутно.

Сначала мимо меня пронеслось стадо оленей с великолепными рогами. Я едва успела отскочить в сторону, изумляясь: как эти прекрасные звери проникли за высокий забор? Неужели перепрыгнули? А потом один из оленей вернулся назад. На нем верхом сидел мужчина. Я совсем его не помню, только удивительной красоты чёрные глаза иногда снятся мне по ночам. Он спешился и приблизился ко мне. Я оцепенела.

— Красивая, — сказал он. — Вкусная. Пойдёшь со мной?

И протянул мне руку.

Я пошла, очарованная, околдованная, заворожённая. Куда? Не знаю. Зачем? Не ведаю.

Очнулась я уже ночью, голая и в лесу. Судя по обрывкам воспоминаний и крови на бёдрах, было совершенно понятно, чем мы занимались с… с этим существом все это время. Как потом оказалось, день, ночь и ещё день. И я совершенно точно знала, что он не брал меня силой. Я кричала, и плакала, и стонала отнюдь не от боли.

Меня искали и нашли весьма далеко от Дивного Сада. Матушка Ши заплатила немалые деньги, чтобы об этом инциденте никто не узнал. А старик Пако, качая головой, сказал тогда, что брат у русалки — Гарманион, дух страсти и телесной любви. Редко когда он обращает внимание на смертных, но если уж приметил кого — уйти от него невозможно. Его магии не может противостоять ни одна смертная.

В истерике я побежала к русалке и накинулась на неё с обвинениями. Она долго слушала меня с недовольным лицом, а потом плеснула в меня холодной водой и приказала замолчать. Тут-то я и узнала, что у неё тоже есть магия. Ослушаться я не смогла.

— Успокойся и прекрати реветь, ничего страшного не случилось, — сурово сказала Рене. — Подумаешь, пара дней в объятиях моего братца! Тебе крупно повезло, я считаю. Во-первых, ты больше никогда не сможешь полюбить простого смертного, это хорошо. Всегда с трезвой головой. Во-вторых, ни один из наших тебя больше не тронет. Никогда. Гарманиону я, конечно, передам, чтобы он никого тут больше не трогал… но я его понимаю. Ты потрясающе красивая. Эти волосы, веснушки, золотые ресницы… этот запах невинности… он не устоял. Впрочем, даже и не пытался. Для него это все естественно. Он так получает энергию. Считай, что ты для него — лишь пища.

Я протестующе замычала, но «плюсы» еще не закончились.

— А если ты от него понесла, то и вовсе великолепно! Родишь дивное дитя, а сама будешь жить долго-долго и стареть не будешь. Разве это не великолепно? Отчего ты снова плачешь, глупая, радуйся! Люди мечтают о вечной молодости, а к тебе она пришла сама!

Я же рыдала и не могла успокоиться. Насилие всегда останется насилием, даже если оно принесло удовольствие!

Рене оказалась права во всем. С того дня я словно разучилась любить, стала холодной и бесчувственной. И еще я понесла. И мне пришлось объясняться с Ивгеном. В восторг он, разумеется, не пришёл.

Как и я, он всем сердцем полюбил Ильхонн и все вообще говорил о том, что хотел бы здесь остаться надолго. Тем более, его невеста теперь вполне обеспеченная женщина и сможет содержать обоих. Шутил, конечно, но про свадьбу заговаривал все чаще. Срок его службы подходил к концу, он изо всех сил искал новую работу и вот, примчался ко мне с охапкой цветов (в моем саду они красивее) и добрым известием: ему предложили сразу две должности. Одна — в дипломатическом крыле Императорского дворца переводчиком, другая — в местном посольстве офицером. Я думаю, во многом ему помогла привлекательная внешность. Будь он коротконог, или лыс, или сутул, никогда не оставили б его в Ильхонне. Но теперь он метался по комнате, заламывая руки и хохоча, и рассказывал, что ради меня он откажется от службы Императору, ведь у меня школа, не могу же я ее бросить и уехать в столицу?

А я смотрела на этого статного кудрявого молодого человека и совершенно ничего не ощущала, только горечь и разочарование. Я приехала в Ильхонн более четырёх лет назад. У него было так много времени на то, чтобы сделать меня женой, и тогда бы меня не тронул этот проклятый Гарманион, и мне не пришлось бы выбирать слова и мучиться от того, что я внезапно разлюбила своего жениха. Наверное, я разозлилась тогда и оборвала его пламенную речь одной сухой фразой:

— Я беременна.

Он словно налетел на невидимую стену. Замер нелепо с воздетыми руками и приоткрытым ртом, удивленно и даже обиженно на меня посмотрел. Мне было его нисколько не жалко. Мне было жаль только себя.

— То есть как? От кого?

Сухо и коротко я ему рассказала обо всем. Клянусь, если бы он мне поверил, если бы поддержал, я бы стала ему самой верной и ласковой женой! Пусть я его не любила, но заботиться о своём муже могла и хотела. Но я видела по его лицу: он не верил. Он, верно, вообразил меня в объятиях другого, подумал, что я вру, чтобы оправдать себя.