Плюсик в карму (СИ) - Штефан Елена

– Ты расстроилась, что у тебя бедно, да?

– Это не бедность, Паш. Это называется нищебродство. Но это неважно, Павлуш. Важно, что я так несколько месяцев прожила и даже не замечала. А сейчас как твоими глазами на все глянула. И ужаснулась. Я, Паш, как будто впервые все это безобразие вижу. Веришь, нет? Как злой морок спал. Прости, мальчик, пригласила тебя… 

Пашка сиротливо переминался с ноги на ногу, не зная, на что решиться. Такая классная тетенька, и так расстроилась из-за ерунды. Жалко ее. Пашку подмывало что-нибудь эдакое сделать, чтобы утешить, хоть обнять, что ли. Да куда там. Тоже одичал, и не умел никогда. Если эмоции захлестывали, он начинал болтать без умолку...

– Извиняется она! С ума сойти! Да если бы я тебя не встретил, где бы я сейчас был? А, тёть Оль? Не знаешь? Так я тебе скажу! Скорее всего, тот городовой сцапал бы меня пьяного, – Пашка зажмурился от жуткой перспективы, которую живенько нарисовало тренированное мечтами воображение, – он бы мне вменил че-нить охрененно незаконное и опять бы на контракт посадил. В лучшем случае тому же толстому Тиму. 

– Как на контракт? – Хотя что тут непонятного? Ольга уже забыла стесняться своего жилища. У нее воображение было не в пример Пашкиному – профессиональное. Расчетливое и многовариантное. Как можно принудить к кабальному контракту молоденького беззащитного иномирного гастарбайтера, имея толику власти и не имея совести, она представляла себе очень хорошо. Муж всякое рассказывал, когда с чинушами бодался. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А вот про мужа вспомнилось не ко времени, нельзя сейчас про него… 

– Ты только не прогоняй меня, тёть Оль, а то мне, наверное, совсем кранты настанут. 

– Сдурел? Да я готова тебя к лавке приковать, лишь бы ты не испугался вот этого, – она нервно тряхнула головой в сторону убогой постели, – лишь бы опять не остаться одной, особенно сейчас. У меня, Паш, кажется, воспоминания просыпаются. 

– Ух ты! – восхитился Пашка. – А ты мне расскажешь? 

– Вот дурья башка, – ласково обругала его Ольга, – наслушаешься еще, не отвертишься. И не жалуйся потом! Мне же нужно на ком-то проверять уровень своей неадекватности? – И примолкла, давая парню осознать внезапное счастье. – Да, это тебе, Паш, лихо не повезло! – А тот лишь скалился, демонстрируя Ольге милую материнскому сердцу щербинку и абсолютное довольство. Довольство, впрочем, очень быстро трансформировалось в жажду деятельности, и Пашка помчался осматривать неосмотренное, которое стыдливо скрывалось за грубым арочным проходом.

Еще одно помещение, поменьше размером, порадовало наличием водопровода. Самого настоящего. Больше всего столичного парнишу поразила сантехническая утварь из когда-то блестящей нержавейки. Сюр какой-то. Почти хром на фоне кладки из нетесаных, пропыленных веками валунов. Надо же, кран почти как на их кухне в отцовской квартире! Приходившая до этого только в снах ностальгия аж взвыла, выбивая непрошеную слезу. Потом присмотрелся к кранам-вентилям и вздохнул тягостно – подделка. Точнее, очень неплохая имитация привычной земной сантехники, только как будто устаревшей. «Ну, хоть путное что-то сперли, сволочи», – подумал Пашка и захихикал над стальным унитазом. А что? Даже стильно. И звучит гордо – кованый толчок! Торчит себе из пола овальное ведро с крышкой, стыдливо занавесочкой прикрылось. В рыгаловке у толстого Тима тоже было нечто подобное, поэтому Пашка отсутствию труб и бачка не удивился – магия. А вот душа нет, печалька, однако. Зато есть сливное отверстие в полу – прорвемся, при наличии-то воды. Тёть Оля же не воняет и выглядит вполне чистенькой, хоть и неухоженной. Платье это серо-бурое, стрижка отросшая, а ведь приятная женщина была, наверное. 

– Ты чего тут застрял, Паш? – Ольга деликатно выглянула из арки. Гость никуда не пропал, пялился на непонятную ерунду, пристроенную на стеллаже у дальней стены – там посуше. Назначение большей части этих предметов Ольге было незнакомо: на упряжь отдаленно похоже, но не на лошадь, и даже не на зебро-таксу. И тоже уставилась на сей столярный монумент. Надежный такой стеллаж, перспективный. Подумаешь, вечной жизнью покоцанный, зато размерчик подходящий… Дальше в голове землянки самопроизвольно запустился автопилот. Точнее, то состояние, когда мозг получал задачу и принимался ее стремительно решать. Ольга давно научилась доверять этому самому «автопилоту», так она называла творческий раж, главное – не спугнуть и не мешать себе самой: отпустить поток мыслей на волю, и он непременно уляжется в нужное русло. Итак, что мы имеем? Если выкинуть с полок хлам... Если сами полки исхитриться отодрать... Потом оставшийся прямоугольный каркас завалить на пол плашмя и приладить те же полки в качестве настила, то вот и он, топчан для Пашки, не на каменный же пол его класть. Осталось придумать, где добыть постель, но это чуть позже, а пока обед. 

Настоящий земной обед. Ну или почти настоящий. Аборигены не один десяток лет воровством из других миров промышляют, сообразили некоторые земные овощи районировать. Выращивают и продают задорого, но купить можно. А крупы так и вовсе мешками таскают. Ольга нежно улыбнулась, вспомнив, как чуть не расплакалась, увидев обычный пластиковый мешок сахарного песка. Торговец, у которого она уже в третий раз покупала псевдоземные продукты, тайком, можно сказать из-под полы, продал ей кулек этого самого сахара и пачку неплохого черного чая – этикетка откровенно указывала на контрабанду из России. Ольга всю щеку себе чуть не изжевала в стараниях сдержаться и не спросить, откуда дровишки и как переговорить с поставщиком. Вот было бы глупо! И ответа бы не получила, это ясно, и доверие контрабандиста бы утратила. А потому – купила. Торговалась так, что проходимистый лавочник проникся уважением. Но все равно дорого. Очень дорого! А как можно было не купить? На фоне этого приобретения картошка-морковка-лук, которые шли по цене деликатесной мясной вырезки из какой-нибудь местной твари, казались сущей мелочью. Здорово, что есть возможность побаловать себя и Пашку, правда, приготовление будет почти походным, на открытом огне. Ольга уже мысленно смаковала будущую наваристую похлебку, отдающую дымком.

Наверное, когда-то это и впрямь было помещением для охраны, и сторожа, или кто тут нес службу, постарались создать себе некоторый уют, чтобы коротать долгие караульные бдения. На улице, невдалеке от задней двери, имелся старый, исключительно пожаробезопасный очаг. Всего-то кружок из мелких голышей, чтобы угли не раскатывались, два стесанных в одну высоту валуна и накинутая поверх металлическая решетка. Просто, удобно, практично. Всякому приятно посидеть около открытого огня, выпить что-то горячее и потрепаться за жизнь. Именно этот примитивный очаг и поспособствовал тому, что тогда, в конце зимы, к привратнице пришло первое осознанное желание – развести костер. 

Чтобы добыть дров, пришлось наконец разбудить соображалку. Где набрать хвороста, если ближайший лесок недоступен? Чем нарубить, как доставить, если она из крепости выйти не смеет? Таковы правила. Только в выходной. Да и законно ли в незнакомом лесу топливо брать? А проверять, что будет, если что, – дурочек нет. Сообразила обратиться к возницам, которые каждое утро доставляли корм для обитателей вивария. Долго настраивалась и решилась. Старшой возниц, не иначе как от удивления, что всегда молчаливая привратница вдруг заговорила, не отказал, привез. И даже кулечек спичек подарил. Ольга долго умилялась их игрушечному виду – на палочку от мороженого похоже, а воспламеняющаяся головка невинно-голубенькая. Коробка с бочком, покрытым серой, не предполагалось – спичка вспыхивала от трения о любую поверхность, хоть о ладонь, если своей шкурки не жаль. 

Потом среди хлама обнаружилась медная посудина, пробудив очередное желание – поесть своего, а не столовского. Внезапной вспышкой торкнуло другое воспоминание: тоже едальня, но не местная – а та, из студенческой юности. Бр-р. Кормежка в девяностых была та еще. Пожалуй, здесь и сейчас питание было получше. Не особо вкусно, но всегда вовремя, сытно и без риска отравиться. Это воспоминание имело практическую пользу – появилась кое-какая посуда, честно стыренная из столовой, как бывало в ее общежитской юности. Не рукой же из чудесного горшка хлебать?