Проклятие Черного Аспида 2 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"
Ветер от взмаха крыльев развевает мои волосы и свистит в ушах, а я, как завороженная, смотрю на свое чудище лютое и понимаю, что жизни мне нет без него теперь, что я ему с рождения была предназначена. Мой он, а я его. И ничто уже этого не изменит, и я согласна умереть в его лапах, лишь бы познать хотя бы мимолетно, что значит любовь Аспида.
Дракон принес меня к дворцу и бережно положил возле цветов в саду. Я тут же на ноги вскочила, а он обратно в небо, скосив крылья и врезаясь в лохматые облака, исчезая за ними, как в дыму, заставляя меня от бессилия закричать, зарыдать, сжимая руки в кулаки.
— Трус… трус ты, Ниян. Я все равно сбегу. Я все равно найду, как от тебя уйти. Понял? Что ж ты спасаешь меня, а сам прячешься? Это ведь не жизнь, вот так в заточении и в одиночестве. Не придешь ко мне — камнем в воду брошусь. Не стану до старости в твоей тюрьме сидеть.
— Со дна достану и душу вытрясу.
Вздрогнула, обернулась, а он сзади стоит, голый по пояс, ноги широко расставил, и волосы его черные вверху в узел закручены, и прическа варварская сводит с ума своей дикостью и красотой. Тело лоснится от жира и копоти. Как и каждый раз, когда от драконьей сущности в человека обращается. Шаг ко мне сделал.
— Тебе сказано было вниз не ходить?
Кивнула, но назад не отступила.
— Ты кто такая, чтоб мои приказы нарушать?
— Твоя я… к тебе хочу.
— Это тоже мне решать — моя или нет.
Сердце бешено бьется от его близости и от запаха зверя, который витает в воздухе, смешиваясь с человеческим. Желтые глаза змея переливаются жидким золотом с вкраплениями оранжевых языков пламени.
— А ты не решил еще?
С вызовом, вздернув подбородок.
— Так еще не поздно брату своему меня отнести, на алтарь возложить. Может, я ему наследника рожу. Кто знает?
Не уловила глазом, как он возле меня оказался и взревел так, что меня волной назад отшвырнуло к стволу дерева. Я зажмурилась, чувствуя, что меня сейчас, как былинку, ветром снесет.
— К Вию хочешь? Только скажи…
— И отдашь?
Зарычал снова, и я прижалась к дереву, чтоб не снесло от потока горячего воздуха.
— Нет. Сожгу в пепел и над океаном развею. Моя ведь.
Глаза сверкают, ствол дерева двумя руками обхватил и на меня глазами огненными смотрит.
— Ты меня уже сжег… горю я по тебе адским пламенем, Ниян. Не чувствуешь, как сгораю? Как с ума схожу? Ты лучше убей или люби. Сил нет вот так…
— Я люблю, — выдохнул мне кипятком в лицо, и прижался лбом к моему лбу, а потом огненными губами, и быстро зашептал, — но моя любовь — смерть. Я — твоя смерть, Ждана моя. Ты понимаешь это или нет? Не могу я любить в облике людском, такова моя сущность… а драконий причинит тебе адские страдания и убьет. Умрешь в нечеловеческих мучениях. А я… я сдохну следом за тобой.
И дерево тряхнул, алые лепестки цветов закружились и вниз опустились кровавым ковром.
— Но ведь один раз любил, — прошептала я и обхватила его лицо ладонями, — я каждый твой вздох и поцелуй в сердце ношу, вспоминаю твой запах.
— Мне твой вспоминать не надо, я весь им пропитался, я его чувствую повсюду. Согласен издалека смотреть… согласен изнывать и с ума сходить.
— А я не согласна. Лучше сгореть один раз и так ярко, чтоб вспыхнуло небо, а не тлеть всю жизнь и погаснуть.
— Не сгоришь. Я не позволю.
— А что сделаешь? В клетку посадишь?
— Посажу. На цепь. Еще раз без моего ведома сунешься куда-то, в подвале сидеть будешь на веревке. Как зверек.
И снова глаза стали красно-оранжевыми, а зрачки превратились в острые щелки.
— Такая твоя любовь?
— Хуже, Ждана. Она намного хуже. Не зли меня, я причиню тебе боль, не буди дракона, когда он готов смиренно уступить мне место.
— Я любого тебя люблю: и дракона твоего, и человека.
— Нельзя меня любить. Забудь об этом и смирись. Все.
— Лучше б я в волны бросилась и не звала тебя никогда. Хуже смерти ты. Ненавижу.
Смел меня рукой, как травинку, с такой силой, что я отлетела на несколько метров назад и спиной по земле прочесала. От боли искры из глаз посыпались и слезы выступили.
— Ненавидь. Здесь теперь сдохнешь, когда я решу. Сама выбрала. Сама позвала. Быть тебе вечно в моем заточении. Пока я не решил иначе.
Развернулся и скрылся в изумрудных зарослях, и, словно опровергая все законы природы, с неба сорвались хлопья снега, покрывая тонким слоем белой ваты зеленые листья и ярко-алые цветы. Разрыдалась, не в силах на ноги подняться, прикрывая глаза и дрожа всем телом от боли и от отчаяния.
— Дура ты, человечка. Всегда знал, что с головой у тебя проблемы, а теперь точно убедился. Ты что натворила? Ты понимаешь, что погибнуть могла?
Голос Врожки доносился сквозь гул в голове, почувствовала, как карлик помогает подняться, и оттолкнула его.
— Уходи.
— Не уйду. Увести тебя отсюда надобно и ссадины смазать. Спиной несколько метров прочесала, весь сарафан кровью пропитался. Вот дура-баба. Какая дура. Тебя б волна адская слизала и на дно морское утащила. Давно океан так не бесновался. С тех пор, как ты здесь появилась, шторм не утихает.
— Пусть бы слизала и утянула на дно. Жить вот так хуже, чем утонуть. Вечно в клетке, вечно ждать и знать, что не будет со мной… что хранит меня, чтоб смотреть, как на игрушку диковинную. А я гнить начну и разлагаться. Хуже смерти все это, понимаешь? Не любовь это… не любит он меня.
Сама не поняла, как карлика руками обхватила и разрыдалась, а он ладонями по волосам меня гладит.
— Дура ты, дура… какая глупая девка. Любит. Совсем от любви к тебе обезумел. По ту сторону острова беснуется, сжег все, в угли превратил, вода кипит от ярости и бессилия его. Любит тебя больше, чем себя, и похоть звериную держит на цепях железных. Жизнь твоя дороже всего для него…
Я веки напухшие разлепила и на карлика посмотрела.
— Врешь ты все.
— Смысл мне врать. Мне от тебя ничего не надо. Может, найдется выход для вас какой-то… может, как стихнет война, унесет Аспид тебя с тот лес, где чары не действуют и сущности скрыты глубоко и далеко… И хватит реветь. Терпеть не могу, когда бабы ревут… у меня сердце болеть начинает. Пошли, спину намажу… и спать пора. Утром все не таким уж черным кажется.
— А что, война началась?
— А то. Брат на брата пошел. Из-за тебя все, ведьмы такой. Вий изгнал Нияна и объявил вне закона, как и Мракомира. Армию собирает и на остров пойдет. Кровавая бойня со дня на день начнется такая, что все адские твари из-под земли восстанут. Вот что ты натворила. С любовью своей. Идем, говорю. Ревет она.
Я тогда еще не боялась. Не умела войн бояться, не представляла, какой она может быть здесь, в этом мире. Да и преувеличивать мог Врожка. Поднялась на ноги, и от боли в глазах потемнело. Со спины словно всю кожу сняли… Напугать меня хотел. Боль причинить, чтоб не пыталась больше. Только не боюсь я уже ничего. Мне без него страшно, что вот так жизнь и пройдет в пытке невыносимой изнывать от страсти и видеть издалека иногда.
Пока Врожка мазью ссадины мазал, я зубы стиснула и терпела… а потом карлика позвали, и он вышел за двери… а я как всегда уловила звук и даже смогла его приблизить. Какое-то удивительное умение, словно у меня вместо двух ушей появляется еще несколько, и я слышу во сто крат отчетливей.
— К Князю надобно гонца слать. Армию собирать. Войско Вия на нас ползет. Из-за горизонта зарево появилось. Здесь через пару суток будут. Не выдержим мы натиска. Падем после первого удара.
— Гонца отправлю. А тебе б голову снести за вести дурные.
— Отдал бы он девку Вию, и все б наладилось. Поляжем мы все здесь. И пепла не останется. Говорят, даже Мракомир за Вия пойдет. Обещал тот ему Некрополь подарить и власть вернуть.
— Ты не умничай и не лезь. Не тебе Князю указывать, что делать надобно и как войны вести. А много болтать будешь, языка точно лишишься.
— Что мне язык? Мы все кости здесь сложим.
И стало мне страшно, до дикости страшно, что из-за меня погибнет… из-за меня все это началось. Уйдет Ниян на войну свою, и не увижу его больше.
