Призыв ведьмы. Часть 3 - Эйлин Торен
— Достопочтенный феран, — взвизгнул служитель, — да что же это такое, прошу вас, нет права ведьмы меня мучить. Это нарушение закона.
— Неужели? — спросил Рэтар. — А обет безбрачия нарушать? А лекарям запрещать идти к нуждающимся? А детей пороть? А воспитанием детей ферана заниматься? А против дома правящего идти?
— Достопочтенный… это… я несу слово бога, — всхлипнул эйол.
— Только в доме веры голову ему не руби, достопочтенный феран, а то мученик нам на что? — фыркнула ведьма.
— Не буду, — отозвался Рэтар. — Я и рубить её не буду, такой твари — горло перерезать.
Эйол что-то пискнул.
— Кажется он хочет исправиться, поступками, — хмыкнула ведьма. — Решил всё своё добро несчастной вдове отдать, сына которой, рваши попутали, решил наказать. Разум помутился, прощения просит. А ещё собирается в путь отправиться, в чём есть, с тем и уйдёт. Скиталецом будет, искупит своё преступление обетами — спать на сырой земле, жрать дерьмо, а коли мысли и руки в грех потянут плотский — отсохнет у него всё на корню, и про Горанов клянётся плохо не говорить больше, а то как немой будет проповедовать, коли язык отвалится, да?
Она цыкнула и глянула на ферана.
— Туда ему и дорога?
Рэтар был зол, был, но Хэла… что она наговорила только что эйолу? “Жрать дерьмо”? Серьёзно? Язык отвалится? “Отсохнет”? Что отсохнет? Это было невыносимо смешно. Вот где ему понадобилось всё его хладнокровие, вот где нужен был контроль.
Никогда его так не раздирало непонимание своих чувств. Эта женщина и её беспорядок, который она вносила вихрем в его жизнь…
Рэтар собирался просто вскрыть эйола и у него было целое селение свидетелей, которые скажут, что право на эту казнь у ферана было. И всё было просто и понятно. Но теперь.
Боги, спасите тех, кто решит сделать ему плохо, при этой женщине, даже в мыслях… изощрённее наверное нельзя было придумать наказаний. Отец был бы в восторге. Да и сам Рэтар сейчас просто не мог бы ничего добавить, а то, что она не забыла о несчастной вдове и её старшем мальчишке! И ведь феран собирался к ней сходить и дать камней, или передать через Войра.
Он смотрел в горящие безумием глаза Хэлы, замутнённые от сотворённого заговора. Такую невероятно красивую, желанную, сильную. Он был от неё в восторге. Действительно был. Она поражала его каждый раз и кажется он никогда не разгадает и не разберёт эту женщину до конца. И ему наверное это было не нужно
— Раз эйол так раскаивается, — ответил ей Рэтар с трудом оставаясь серьёзным. — Пусть будет так.
Выйдя на площадь феран кликнул двух воинов, которые сегодня были не в оплоте.
— Достопочтенный феран, — поклонились оба.
— Уважаемый эйол покидает Адиру, — отдал он приказ. — Сегодня. Все свои накопленные средства он решил отдать семье Тайон. Передайте всё ценное Рие Тайон. Всё остальное сложить и оставить до следующего эйола.
Оба воина кивнули.
— Командиру Онару я всё передам сам, — добавил феран. — Вам отчитаться перед ним. Он несёт ответ передо мной.
Они снова кивнули и переглянулись.
— Ваш эйол пересмотрел свою жизнь и решил отправится в странствия, — отозвалась Хэла, видимо отвечая на немой вопрос воинов, который они бы никогда не озвучили ферану. — Теперь будет счастливым скитальцем. Так он принесёт слово своего бога большему количеству людей. Ну, не молодец ли? Всем бы так. Посмотрел на ферана и на путь истины встал.
Она фыркнула, ухмыльнулась и, сойдя со ступеней серого дома, где стояла, ожидая, пока феран отдавал приказ воинам, пошла следом за Рэтаром.
Уже оказавшись на скалистой тропе, которая вела в пограничный оплот Адиры, Рэтар остановился и наконец рассмеялся.
— Рэтар? — Хэла, идущая сзади обошла его и уставилась, нахмурившись.
— И он будет спать на сырой земле? И будет есть дерьмо? — сквозь смех спросил он, опираясь рукой на дерево.
— Пффф, не будет он есть дерьмо, просто еда вся будет вкуса характерного, — закатила глаза Хэла. — Ну а там, кто этих извращенцев разберёт.
— И что там у него отсохнет? — попытался уточнить феран.
— Так ему и надо, — ведьма развернулась с улыбкой и пошла по тропе.
— Я был готов его казнить, Хэла.
— Я же тебе сказала — сделал бы из него мученика. Несчастный, пострадавший во имя веры, во имя истины, чьей кровью залит серый дом, — она покачала головой. — И в этом случае никто не вспомнил бы о том, что у тебя было право его казнить. Главное было бы, что ты тиран этакий и бедалагу не за что ни про что убил, а он-то вон какой весь из себя праведный. Бе.
— Ты ненавидишь веру и людей веры не только из-за своей крови ведьмы, так? — он пошёл за ней. — У себя в мире ты тоже к ним так относилась?
— Дело не в вере, не в людях и даже не в боге, — мотнула она головой. — Бог — это вне меня, для меня это не бородатый дядька на небе, это сила и я слишком ничтожна, чтобы постичь её. Как понимание размеров Вселенной, как чудо жизни. С одной стороны всё просто, а с другой — возможно ли это постичь? И когда я вижу человека, священника, который пытается научить меня этому, осудить меня, указать мне на мои грехи, или отпустить их мне?
Она повела головой, потом привычный жест плечом.
— Он такой же как я. Он так же грешен. И он так же ничего не знает, — проговорила ведьма. — В моём мире есть грех рождения. В моём мире женщина грязная и не может зайти в храм в кровавые дни, она мерзкая и неугодная богу. Словно, если она умрёт в эти дни то непременно попадёт в ад. А придраться можно ко всему, понимаешь? Я женщина и уже этим грешна. Дело не в людях. Дело во мне. Я верю, что сила эта существует. И я умру и, если есть мир за чертой, мир, где меня будут судить, за мою жизнь здесь, за мои поступки, то не может такого быть, что если я сходила к какому-то мужику и он отпустил мне грех, потому что я
