Оборотень по объявлению. Моя свободная пара - Наталья Александровна Буланова
Чернобурый закрыл глаза, и на его губах заиграла улыбка. У меня пошли мурашки от резонансного ощущения: он готов был умереть, но был счастлив.
Почему? Потому что спасает кого-то? Рад своему поступку?
Все непонимающе замерли, переглядываясь друг с другом. На экране мама сняла с себя противогаз и тоже удивленно смотрела то на Буру, то по сторонам.– Ядрен батон, бабуля, ну как так можно? – раздался голос Арсения из динамиков, а потом щелчок. Газ перестал шипеть.
– Бабуль, пардон, ядрен батон! – голос медолиса из динамиков словно запнулся, а потом раздался такой грохот, словно два шкафа сошлись в рукопашную дверцами.
– Сеня нашел бабулю! – закричала я.
И все замерли. Отец тут же оказался рядом.
А потом я увидела, как в комнатке, где находились мама и Бура, в стене сначала появилась маленькая дырка, а потом она стала разрастаться все больше и больше с помощью укусов рыжего медолиса, который мог прогрызть все, что угодно.
– Я думал, он бросил эту привычку грызть, когда нервничает. Аленка уже как год столы не меняла – целы, – сказал Захар.
– Он просто жил отдельно, – прошептала я. – Здесь, в этой норе.
– Не дай лисий бог Сеня забросит это благое дело. Я буду его личным спонсоров столов, – Папа был напряжен до предела, и при этом еще умудрился пошутить.
Или он абсолютно искренен? Не знаю. Но я сама была готова кормить медолиса домашней едой в любое время суток, когда ему заблагорассудиться, и больше никогда не попрошу его резать лук.
Медолис прогрыз стену, вышел к маме и Буре, а потом принялся за толстенную заглушку хода, выходящего на кухню. С ней он разделался за минуту, и то, повозился, чтобы загнуть края и никто не поранился.
– Ну что, елы-палы, – раздался голос Аленки. – Не зря столько мебели попортил – готовился к этому дню!
В это время из лаза вылезла мама, и мы вместе с папой бросились ее обнимать. Следом показался Бура, и отец заграбастал его рукой к нам, вжал в нашу кучу-малу, а потом спросил поверх наших голов у вылезшего следом медолиса:
– Что с бабулей?
Арсений тут же обратился в человека, прикрылся разделочной доской, что висела на крючке и сказал:
– Я ее вырубил, ядрен батон. Ждет только вас. Правда, я не уверен, что она пролезет в тот лаз.
– Сеня, не то место прикрываешь! Не пупок, а ниже, елы-палы! – цикнула на сына мать.
– Я Арсений, ма! Сколько можно просить, ядрен батон! – Медолис все же дощечку опустил ниже, куда надо.
Бура сильно сжал нас:
– Я посмотрю.
И разжал руки, пошел к лазу.
– Подожди меня, – сказал папа, и отправился следом.
Мы с мамой переглянулись. Я заметила слезинку в углу ее глаза. Это все, что она себе позволила. Обняла ее, прижалась как могла:
– Чуть тебя не потеряла.
– Вот еще. Меня бывший муж не убил, коллекторы не убили, враги не достали, и бабуле меня не достать.
– Мам, ты прям как колобок, – заметила я.
Все рассмеялись. Иногда лучшее, что мы можем сделать, чтобы стало легче – пошутить.
Я мягко отсранилась от мамы:
– Я хочу пойти посмотреть, что там.
Мама замерла на секунду, а потом кивнула.
– Пытаюсь понять, что испытываю. И понял – ничего, – пояснил он тихо.Старушка, и правда, оказалась без сознания. Чернобурый долго смотрел на ее лицо. Я встала рядом, не зная, как его поддержать.
И даже когда молчащую старушку, что пришла в себя, грузили в специальную машину, чтобы перевезти ее в изолятор до решения глав кланов, лис сказал, что не ощутил ничего. Заметил удивленно, будто думал, что его это точно заденет.
Никс подошел к нему и спросил:
– Ты бы предпочел для нее психушку или пожизненное заключение?
– Лично мне все равно. Но, если подумать, в тюрьме, с ее способностью зарабатывать деньги, она быстро сколотит еще одну банду и будет жить припеваючи. Поэтому вариант с таблетками в психушке, в вечном измененном состоянии сознания – самое то.
– Дашь показания на суде?
– Дам. Я хочу услышать приговор, чтобы больше не стыдиться прошлого. Я хочу увидеть, что зло будет наказано, и не только мной.
Никс положил руку на плечо чернобурого. Я обняла его за талию с другой стороны. Мама обошла нас, встала впереди и посмотрела в глаза:
– Если хочешь, можешь называть меня мамой.
– А можно тещей? – хитро спросил лис.
Кира посмотрела на меня:
– Это зависит только от Олеси.
– Мам, ну зачем делать так, чтобы всем было неловко? – возмутилась я.
Все засмеялись, а Бура тихо прошептал:
– Спасибо.
И сжал всех сильно-сильно.
Я поставил последнюю подпись в договоре и выпрямился. Все. Я все продал Абсолютно все. Дома, машины, коммерческую недвижимость. Все наследие, которым я пользовался, хотя не принимал. Все то, на чем ездил, публично фыркая, что не замешан в системе. Все то, с чьей аренды жил и ел.*** Две недели спустя, столик на заправке Бура
Теперь мне стыдно за прошлого себя. Как я мог не видеть, на что живу? Как мог питаться на деньги со страданий?
Я был невероятно горд собой, что созрел, что вырос до понимания, что деньги пахнут. Что понял, что никакой внешний комфорт не заменить комфорта внутреннего.
Лесина рука легла поверх моего крепко сжатого кулака, и я расслабил руку. Сплел наши пальцы. Ее легкая улыбка придала мне уверенности – я все правильно делаю. Мне хотелось быть чистым, достойным, таким, чтобы на суде старуха не могла сказать, что я лукавлю, живя припеваючи с грязных денег.
– Вызовем такси? – спросила меня Олеся. – До того дома, который ты присмотрел, двадцать километров.Я пожал руку последнему покупателю и вышел с Лесей на улицу. Новый хозяин спортивного автомобиля, на котором мы сюда приехали, сел за руль и, махнув рукой, дал по газам. Рев мотора напугал людей, заставив подпрыгнуть на месте от неожиданности.
Я тяжело вздохнул. Мы подобрались к очень тяжелой для меня части, но я должен поступить именно так, и никак иначе.
– Лесь, я получил аванс от работы в отряде твоего отца, и нам хватит только на метро. Я… – вздохнул. – Я понимаю, что ты достойна большего, но я не хочу тратить ничего из тех денег, что остались с продажи – все пущу в дело. Отныне я хочу жить лишь на то, что заработал сам. И
