Все против попаданки - Даниэль Брэйн
Мы решим после. Трава скроет все. Я ведь умнее, чем преступница из этого детектива. И опыта у меня хоть отбавляй.
Я спрятала договор под хабит, прочие бумаги убрала в ящик стола, с тоской подумав о нескольких часах спокойного сна, но пока я не заняла место матери-настоятельницы полноценно, мне стоило позаботиться о собственной голове. Вдруг кому-то вздумается проверить, как я вела дела. Вдруг епископат заявит права на имущество. Я вышла, кивнула сестре Доротее, возвращавшейся к себе с красивой книгой в руках — где-то раздобыла персональное «Слово», с завистью подумала я, кто-то принес хорошее пожертвование.
В церкви я первым делом поставила две требы от имени монастыря. Отец Андрис наблюдал за мной с легкой улыбкой.
— Мне нужно в город, отче, — сказала я.
Глава двадцать третья
Пока снаряжали коляску, я ждала возле ворот, выглядывая город внизу в легкой дымке. То ли туман, то ли с моря набежала соленая взвесь. Солнце перевалило зенит, но был еще ясный день, и дорога не должна занять много времени. Спуск, конечно, но потом — часа полтора, может, два по лесу, и я буду в городе. Успею навестить господина Альфонсо, а он, разумеется, успеет найти себе и своей семье пристанище где-нибудь на постоялом дворе.
Где же деньги господина Гривье, подумала я, и осталось ли от них что-нибудь? Если приобретены активы — отлично, если нет, то договор был составлен для самоуспокоения…
Мы выехали спустя полчаса — моей коляской правил один из двух крестьян, которые явились к отцу Андрису просить о приобщении к церкви новорожденного. Мне повезло, иначе пришлось бы ждать, пока меня отвезти сможет либо кто-то из послушников, либо Микаэль, и отец Андрис даже заикнулся об этом, но я не хотела откладывать дело, которое меня тяготило. Причину беспокойства нашего священника я поняла уже тогда, когда крестьяне — они были какими-то родственниками или просто приятелями, может, что-то сродни нашим кумовьям, но общий язык они нашли определенно — весело болтали и постоянно прикладывались к бутылке с вином, которую бережно передавали из рук в руки. За коляской шла крестьянская лошадь и норовила объесть цветы, которыми украсили мой экипаж. Отец Андрис знал о слабостях своих прихожан, но то ли заочно отпустил им этот грех, то ли вовсе не счел прегрешением, и беспокоился только за то, чтобы возница меня не опрокинул.
Где-то на середине нашего спуска я услышала топот копыт со стороны монастыря и испуганно обернулась. Пугаться мне было нечего, но отчего-то я решила, что это за мной, что меня вернут, отберут бумаги. Если мать-настоятельница обо всем знала, если Консуэло добилась аудиенции у нее, то мои планы могут порушить. Но это был Микаэль — отец Андрис отправил его мне в подмогу.
Зачем бы ты мне сдался, с досадой подумала я, но ничего не сказала. Избавлюсь от него как-нибудь.
Мы спустились без происшествий, въехали в лес. Дорога была другой — мы свернули налево, по направлению к городу, не к крестьянским угодьям. Над моей головой шелестела листва, пели птицы в ветвях, шустро пересек наш путь огромный, размером с овчарку, серый заяц — уши у него были короче, чем у известных мне, но способ бега подсказал, что это какой-то похожий вид.
У меня было плохое предчувствие. Я сказала себе — оснований для этого нет, если только мои опасения, что меня остановят. Пока я не скажу, что дом принадлежит монастырю и Альфонсо может убираться куда захочет, все еще можно обернуть вспять. Есть и еще одна вещь: да, договор поддельный, а я сейчас заявлю, что он подлинный, что имущество принадлежит монастырю, и по факту я совершу подлог. Что тогда? Красильня осталась епископату, значит, когда господин Блок шел на сделку, он понимал, что рассчитывать можно лишь на нашу порядочность.
О моем договоре не знает никто. Кроме отца Андриса, но меня защищает тайна исповеди. Если я верну домой Пачито и Микаэлу, которые, может быть, считаются умершими, то мы с этим Альфонсо будем в равных условиях: он не сможет сказать, что дом принадлежит ему, а я не смогу объявить дом имуществом монастыря. А почему Люсия сомневалась, верить богемам или же нет? Ах да, в ее доме мог поселиться целый табор… Как же мне сделать так, чтобы овцы остались целы, а волки сыты, причем пастуху не должна быть объявлена вечная память?
Опекун, подумала я, когда взгляд мой упал на Микаэля. Непонятно было, при чем тут он, может, натолкнуло на мысль то, что он был богат и ни в чем не заинтересован? С минимальными рисками я могу назначить малышу опекуна. Такого, на которого смогу положиться. У меня сейчас есть все, чтобы никто ни к чему потом не придрался. Ведь договор составляла я, нужно только найти в нем подходящее место.
Коротко заржала, словно вскрикнула, лошадь, запряженная в мою коляску, ей так же тревожно ответил конь Микаэля. Через кусты, не разбирая дороги, бросился еще один заяц, а может, не заяц, а какой-то иной серый зверь, крестьянин хлестнул лошадь, второй крестьянин закрутил по сторонам головой.
— Кум! — окликнул он, но мой возница уже нахлестывал лошадь, а та и рада была бежать. Дорога была изъезженной, каменистой, коляску подкинуло и мы чуть не опрокинулись, а наша лошадь споткнулась и встала, но, к счастью, ничего себе не повредила. — Эй, кум!
С истерическим ржанием сорвалась с места следовавшая за нами лошадь, я вцепилась в бортики коляски, подняла голову и увидела того, кто нас поджидал.
Это был, без сомнения, волк — кто-то из волчьей братии, наверняка тут водились виды крупнее и мощнее наших волков. Оскаленная пасть, но вид спокойный, как ни парадоксально это не было. Будто он не собирался нападать, а просто преграждал нам дорогу.
— Ведьма! — выдохнул мой возница, а его кум тут же замертво свалился мне под ноги. — Милосердная, убереги!
У нас тут мужчины и бесполые некто, подумалось мне, и тут же я осекла себя: глупости. Верить можно было отцу Андрису и более никому. Мне ведь в голову бы не пришло утверждать, что на снимке ночного неба
