Ключ от этой двери (СИ) - Иолич Ася

– Мы сегодня едем с визитом в дом Пулата, – тихо сказала Аяна, накидывая рубашку. – Мне придётся сидеть и смотреть в глаза Айлери. Я подписалась и не могу ничего сделать. А после переезда Гелиэр мне придётся почти три недели жить в том доме, потому что договор у меня до двадцать седьмого сентября.

– Я могу выкупить твой договор. Хочешь? – предложил Конда, зевая и потягиваясь.

Он нашарил свою рубашку в простынях и сидел взъерошенный, но довольный, и Аяна улыбнулась.

– Я обещала ей, что останусь до конца срока договора, – сказала она, поворачиваясь к нему и завязывая воротник его рубашки. – Это ведь можно сделать в любой момент?

– Да. Думаю, никаких заминок не должно возникнуть. Твой договор перейдёт дому Атар, потому что Гелиэр станет частью рода, и попечителем её будет Мират. Он парень разумный и рассудительный, и, если вдруг тебе станет там невыносимо, просто скажи мне, я поговорю с ним. Я вообще, если откровенно, не хочу, чтобы ты там оставалась. Зачем тебе быть в том доме? Если бы не обстоятельства, я бы попросил тебя подумать, так ли тебе нужна эта работа.

– Я понимаю, о чём ты говоришь. Я остаюсь там, потому что Гели стала мне подругой, и мне хочется, чтобы она была счастлива. Я пошла работать, чтобы накопить деньги для поисков Верделла, и чтобы продержаться до твоего приезда. Благодаря Иллире это стало возможным.

– И благодаря Бинот. А в первую очередь, благодаря твоему незаурядному уму и сообразительности.

– Мне приятно слышать, что ты считаешь меня умной. Но сама я иногда крепко в этом сомневаюсь. Мне просто иногда... везёт.

Она оглянулась на спящего Кимата, потом уселась поудобнее и положила ладони Конде на грудь.

– Вот ты, к примеру, по щелчку пальцев решаешь странные дела, в которые я попадаю. Я даже не присутствовала ни на суде по поводу Ишке, ни даже при получении собственных документов.

– Я понял, – улыбнулся он. – Тебе любопытно.

– Да. Мне интересно, как ты это делаешь.

– Считай, что мне тоже везёт, Айи. Ты хочешь, чтобы я всюду брал тебя с собой? Даже когда решаю какие-то подобные дела? Неужели тебе за эти два года не надоело быть в дороге и в гуще событий?

Аяна вздохнула и упёрлась ему лбом в плечо.

– Очень надоело. Если честно, до ужаса надоело. Мои кости до сих по вспоминают каждый ранд, каждый па дорог широкого, прекрасного Арная. Я вспоминаю каждую минуту, когда я беспокоилась, где найти чистую воду, хорошую еду для Кимо, как улечься, чтобы наутро не чувствовать себя попавшей под копыта Пачу и Ташты вместе взятых, как успеть вынести его наружу, чтобы избежать дополнительной клятой стирки, да драли духи её через четыре колена.

Конда улыбнулся, гладя её волосы, заправляя их за ухо, и она прильнула щекой к его горячей ладони, закрывая глаза.

– Я решу все наши странные дела, – сказал он. – Найду всех, кто потерялся, и мы будем сидеть все вместе на балконе какого-нибудь дома и смотреть на залив, и играть на кемандже или петь, а ещё читать, и ты будешь рассказывать мне про степь, а я – про Нанкэ, и буду расчёсывать твои волосы. Я научу вас с сыном игре в дэйрто. Мы будем играть друг с другом по очереди. Мы будем плавать в бухтах с Киматом и ездить с ним в гости по эйнотам, где подрастают юные кирио, и он найдёт друзей, да и мы тоже. Мы заведём большую собаку из тех, что тебя так впечатлили, или даже двух, и ты будешь скакать с ними на своём кийине по полям эйнота в штанах и без седла, и арендаторы будут звать тебя "безумная лютая кира", а ты устроишь у них в деревне учебный двор, и они будут слегка бояться тебя, но крепко любить, а ещё мы откормим твоего кота до веса в треть тюка, и любая деревенская кошка будет почитать за честь, что он обратит на неё внимание.

– Я очень хочу этого. Я хочу верить в это.

– Всё, во что ты веришь, может стать явью, сокровище моё. Придёшь провожать меня вечером?

– Да. Во сколько вы отходите?

– После десяти. Я ещё заеду в дом Пулата. Может быть, увидимся и там.

Аяна кивнула и осторожно причесала его растрёпанные блестящие волосы пятернёй.

– У тебя нет гребня из ароматного дерева из Нанкэ?

– Нет. Ты имеешь в виду, как у Верделла?

– Да. Он привёз такой Иллире, когда впервые был в Нанкэ.

– Во второй приезд он купил такой и себе, вернее, я думал, что себе... А он потом сказал, что хочет подарить его своей жене, чтобы она расчёсывала свои роскошные волосы. Я как раз тогда на него бранился, такого тощего, вихрастого, и мне стало смешно, аж слова в горле застряли, а он обиделся. Он с такой обидой смотрел, мне прямо как-то неловко стало.

– Да, он умеет. Так тоненько мне ещё говорил "Ну ки-и-ирья"...

– Да. Он очень переживал, когда мы его увозили с островов от жены. Мечтал, видимо, о ней. Эх, молодость, – вздохнул Конда, качая головой. – В общем, я его хлопнул по плечу и от всей души пожелал скорее её уже увидеть, а ещё сказал, что пока он её не нашёл, может и сам пользоваться гребнем. Он на меня посмотрел укоризненно и повторил мне мои же давнишние слова о том, что некоторые вещи должны оставаться нетронутыми, пока не придёт время.

Аяна воззрилась на него с весёлым недоумением. Вопрос про вещи, которые должны были оставаться нетронутыми до времени, её тоже волновал, и очень давно, но найти, с какой стороны к нему подобраться, у неё пока не получалось. Ну не спрашивать же прямо вот так, в лоб, на самом деле.

– Конда, у меня к тебе есть ещё пара вопросов, – задумчиво сказала она. – Но мне очень неловко задавать их при свете дня.

– Тогда дождись моего возвращения, – сказал он, поднимая бровь. – Эти вопросы ведь могут дождаться моего возвращения?

– Да. Да, могут.

– Тогда поезжай к своей кирье, любовь моя. Я пока останусь с сыном.

Сэмилл улыбался, когда Анвер зашёл в конюшню Перулла.

– А я нашёл подработку в лавке, – сказал он. – Можешь порадоваться за меня.

– Мы же ещё не всё выучили, – подняла бровь Аяна. – Как у тебя получилось?

– А мне пока всё и не надо. Это скобяная лавка. Я выкрутился. Написал по три первых буквы и две цифры из тех, что я уже знаю, сзади каждого товара, и отмечаю их так в книге. Владелец даже похвалил, сказал, так меньше грифеля уходит, и сказал, что сделает на складе такие же таблички на полках и ящиках с гвоздями и прочим товаром. Правда, если кто новый придёт, ему учить придётся, что там из букв какой товар обозначает.

– Ты больше не будешь ходить к нам?

– Отчего же не буду? – изумился Сэмилл. – Буду. Бертеле считает меня тупым, но я не тупой. Ты слышал, Анвер? К нам театр приехал. Говорят, аж с островов!

У Аяны от восторга поднялись дыбом все волоски на теле.

– С островов?

– Да. Парни сказали, зелёный фургон.

– Где они остановились? Не знаешь?

– У Кайзе. Далековато отсюда. Они уже пару дней как приехали.

Аяна радостно вывела Ташту из денника.

– Спасибо, Сэмилл! – воскликнула она, кидая ему медяк. – Инни, Ташта!

Ташта крупно, размашисто рысил по мостовой в сторону маяка, обгоняя верховых и экипажи, и Аяна не могла сдержать радостную улыбку. Влажный воздух, ещё не нагретый солнцем, подзадоривал её, румяня щёки, наполняя счастьем грудь при каждом вдохе. Она соскучилась по ним, очень сильно соскучилась, и, соскочив с гнедого за оградой постоялого двора, быстро привязала болтающуюся у коновязи бечёвку к веревочному ошейнику и метнулась к двери.

– Кадиар? – переспросил катьонте. – Да. За конюшней.

Она мчалась по коридорчику, перепрыгивая лесенки, и распахнула дверь в комнатушку. Чамэ, Ригрета, Кадиар, Харвилл, Айол, Анкэ...

– Как я соскучилась, – рыдала она, не обращая внимания на отклеивающуюся бороду. – Как же я соскучилась!

Она обнимала всех сразу и по очереди, и целовала в щёки, а когда наконец немного успокоилась, у всех были слегка влажные глаза.

– Ты хорошо выглядишь, – сказала Ригрета, отпивая ачте, который им принёс мальчик после того, как Аяна закончила растрогано пожимать всем руки. – Как у тебя дела?