Екатерина Неволина - Два шага до рассвета
Ну что же, она ведь такая худенькая, он мог бы унести десять таких, как она. Нужно просто взять ее на руки и на руках отнести…
«Что же я делаю! — ужаснулся Артур, замерев перед креслом, где сладко спала Полина. — Я чуть не погубил ее! Чуть не погубил нас обоих! Слабак! Какой же я слабак!»
Он тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.
Зов уже не тревожил его, но Артур знал, что вскоре он вернется. Отец не отпустит их, и, похоже, теперь он взялся за них всерьез.
«Как хорошо, что я вовремя очнулся!» — думал Артур, возвращаясь на кухню.
На кухне пахло паленым. Вода выкипела, а гречка пригорела и, кажется, намертво прилипла ко дну кастрюли. Вот и позаботился, вот и приготовил поесть…
Хотя, наверное, будить Полину все равно не стоило. Пусть лучше выспится, а завтра… завтра будет новый день.
Артур подошел к камину, погасил свечи, а затем перенес спящую над диван и, закутав ее теплым пледом, сел рядом, глядя на красивое и такое родное лицо. За недолгое время Полина стала для него дороже всех.
— Сладких снов, родная, — прошептал он.
И Полина, будто услышав его, улыбнулась во сне.
* * *Я проснулась поздно, давным‑давно уже начался день.
Первое, что я увидела — это были розы… Целое море темно‑бордовых роз с упругими бархатными лепестками. Они лежали вокруг меня — на диване, на столе, на полу. Никогда еще мне не дарили столько цветов.
— Это мне? — прошептала я, отчего‑то не решаясь говорить громко.
— Тебе.
Артур тут же оказался подле меня и коснулся легким поцелуем губ.
— Это такой пустяк. Ты заслуживаешь большего. Вот увидишь, я увезу тебя к морю. Мы будем жить там одни в маленьком домике за много километров от всякой цивилизации. У меня есть деньги, я уже присмотрел подходящее место…
Я провела рукой по нежным лепесткам розы:
— Да, мы обязательно уедем отсюда. Только ты и я.
Я попыталась встать, но Артур не позволил.
— Лежи пока, тебе нужно восстановить силы.
Я и вправду себя неважно чувствовала после вчерашнего. Меж тем Артур помчался на кухню и притащил целый поднос с разными вкусностями: там был крепкий сладкий чай, бутерброды с икрой (кстати, никогда не видела, чтобы икру на бутерброд вываливали горкой), свежие булочки и даже огромный темно‑бордовый гранат.
— Ешь, — велел Артур, подкладывая мне под спину подушку и ставя на колени поднос с угощением.
— Это все мне? — поразилась я.
— Конечно, тебе нужно восстановить силы, так что пока все не съешь — с постели не встанешь, — непреклонно заявил он.
Я не возражала, потому что есть хотелось просто ужасно.
— Откуда все это великолепие? — осведомилась я, уминая второй бутерброд с икрой или, если сказать вернее, вторую порцию икры с бутербродом.
— С утра съездил в Тверь, это тут неподалеку. Ужасно боялся, что ты проснешься до моего возвращения, даже записку тебе написал.
Он снова сел напротив меня, глядя, как я ем.
— Спасибо! — я отхлебнула чаю, поморщившись от его чрезмерной сладости.
— Пей, такой чай здорово восстанавливает силы, — тут же отреагировал Артур.
Я чувствовала себя маленьким ребенком, находящимся под надзором бдительного взрослого.
— А как ты? — спросила я Артура.
— Я подкрепился, — ответил он, не глядя мне в лицо.
Я поперхнулась. Что он имеет в виду?
— Но ты же никого… — я замялась, не зная, как высказать свои опасения.
— Нет, я никого не убил. Вернее, убил, но это были крысы… Прости, не хотел портить тебе аппетит, — добавил он, увидев, что я побледнела.
Ничего не имею против крыс. Из всех живых существ не люблю только пауков и змей. Однако предлагать Артуру питаться пауками и змеями я не стала.
Я видела, что ему и самому неприятна данная ситуация. Раньше он употреблял в пищу только кровь, запаянную в пакетики — эдакую обезличенную нейтральную жидкость красного цвета. В Доме на Арбате такой еды всегда было в избытке, поэтому тамошние вампиры могли легко создавать иллюзию обычной жизни. Им не требовалось вести себя так, как ведут себя хищные звери, — без нужды нападать и охотиться. Наливая себе из пакетика, легко вообразить, будто это, скажем, клюквенный сок. И вот теперь Артуру, элегантному и аристократичному до мозга костей, приходилось жить, словно дикому вампиру, и самолично охотиться в подвале чужого дома на крыс. И все это — ради меня.
На меня накатила волна нежности. Я отставила поднос, встала и обняла Артура.
— Я хочу, чтобы ты знала, — вновь заговорил Артур, — то, что ты делаешь для меня, — гораздо важнее и значимее… Допивай чай и доедай бутерброд, иначе мне придется накормить тебя гречкой. Сразу предупреждаю, она у меня подгорела.
— Гляжу, ты хочешь откормить меня, чтобы потом съесть, — пошутила я, но Артур не засмеялся.
А потом мы собирали с пола розы. Их было так много, что нам не хватило ваз, и пришлось ставить цветы прямо в большое ведро.
Дни, которые мы провели в пустующем дачном домике, оказались счастливыми. Они были наполнены той тонкой сладостью, которая всегда ощутимее на пороге суровой зимы. Вот‑вот придут снежные бури, и в сердце уже тонкой иглой засело ожидание неминуемой беды, но пока все еще хорошо, и не хочется думать о страшном, наслаждаясь последней сладостью счастья. Дни напролет мы проводили взаперти, выходя только с наступлением сумерек, чтобы подышать свежим воздухом и поиграть на заднем дворе в снежки. Последняя забава приносила нам особенно много радости, хотя я, разумеется, прекрасно осознавала, что попадаю в Артура только тогда, когда он этого сам хочет. Обычно заканчивалась такая дуэль тем, что мы оба, с ног до головы вывалявшиеся в снегу, падали в сугроб, смеялись и целовались до тех пор, пока у меня не отмерзали руки и щеки, а после спешили в дом, где я отогревалась у горячего камина не столько его теплом, сколько ласками Артура.
А потом с ним вдруг стало происходить нечто непонятное. День ото дня он замыкался все больше. Часто я ловила Артура на том, что он не слушает меня, погрузившись в свои мысли. Он словно бы закрывался от меня, планомерно сооружая между нами ледяную стену. И эта стена все высилась и крепла. Иногда я ловила на себе его пристальный взгляд, совершенно чужой взгляд, как будто передо мной был не тот Артур, которого я знаю. Он стал раздражительней и вздрагивал, если я неожиданно окликала его.
Постепенно наши ночные прогулки сошли на нет, а он все чаще уходил куда‑то один, возвращался мрачный и молчаливый и долго еще бесцельно слонялся по дому. Я не надоедала ему вопросами, понимая, как ему сейчас тяжело, и надеясь, что однажды он сам расскажет, что его беспокоит. Но Артур упорно молчал. Его мысли были где‑то далеко, не со мной.
