Симона Вилар - Ведьма княгини
— Орлы! — только и хмыкнул Претич. Шагнул было к ранее звавшейся Мюткой девочке, руку протянул, будто покликать хотел, но тут же отшатнулся, когда из лесу опять прозвучал этот громкий и полный требовательной ярости вой. Некоторым даже показалось, что это сама Мютка вопит, ибо она задергалась, наклонила головку, поводя ею из стороны в сторону, как будто пьяный мужик с похмелья.
— Мюточка!.. — попробовал слабо подозвать дочку Милюта, но рядом возникла Малфрида и отстранила его.
— Не зови! Так только разозлишь тех, кто ее отправил. И не человек уже твое дитя, иная в ней душа, нелюдская. Отныне она покликуша — дурочка, какая в услужении у лешего и иных духов леса состоит, через которую они связь со смертными могут держать. Вот они и прислали ее зачем-то. Ты должен знать, чего они хотят, Милюта.
Древлянин стал дрожать так сильно, как будто его сейчас бить в припадке начнет.
— Ох, ох, да ведь и впрямь требовали. И всего-то козу. Мютка приходила и не своим голосом просила козу, чтобы молока для нелюдей лесных надоить. Мы вон ее и привязали, ждали, кто за козой явится, а тут вы. Ну духи и не явились. А теперь…
— Да отдайте вы ей козу, делов-то, — хмыкнула Малфрида. — Коза — пустое. Главное, чтобы к полуночи лес на нас не пошел, не раздавил.
— Да как он пойдет? — удивился кто-то из кметей. — Да мы его!.. В щепу разнесем! Вон как ярл Торбьерн недавно с оплетенем справился.
— В самом деле, — даже развеселился Претич. — Такого у нас еще не было.
— Дураки! — откликнулся бывавший тут ранее гридень Стоюн. — Мне с нежитью древлянской приходилось сталкиваться. Это вам не хазары копченые, это страшно.
— Страшнее и злее лютого хазарина или печенега бешеного никого нет! — почти обиженно заметил Претич. — А эти… Детей полоумных нам, что ли, бояться?
Пока они спорили, Милюта чуть ли не бегом поспешил в хлев и уже тащил на веревке давешнюю козу. К бывшей дочке подойти не решился, отступил, оставив козу, которая стала тупо между тенью и светом, потом вроде как назад пойти надумала, но тут покликуша поманила ее и коза послушно подошла к ней. В следующий миг девочка схватила ее за рога, лихо перекинула через плечо и одним прыжком вместе с козой исчезла в лесу. Показалось даже, будто стволы расступились, пропуская ее. Потом в лесу что-то трещало, ухало, слабое блеяние козы раздавалось все дальше, все тише.
— Все, теперь они успокоятся, — произнесла Малфрида. И обернулась к воинам, которые стояли, разинув от удивления рты: — Отдыхать устраивайтесь, нас сегодня уже не потревожат.
Да, попробуй теперь заснуть. Кмети хватались за обереги, наблюдая, как древлянский лес будто расходится в стороны. Только что костер корявые стволы освещал, а теперь и не разглядеть. Или огонь погас, или разошлись дубы. И дружинники поспешили сразу подбросить в пламя загодя заготовленные дрова. У живого светлого пламени не так и жутко было.
Малфрида хотела было вернуться в Милютину избу, но неожиданно замерла, устремив взгляд на ее высокую кровлю. Отсвет костра туда слабо попадал, но она своим ведьмовским зрением уже видела, что вся крыша у дымного продуха обсажена большими сороками. Птицы сидели непривычно тихо, будто ожидая чего-то. Вещицы[84], сразу видно. И Малфрида почти бегом поспешила в избу.
Там она перво-наперво увидела Ольгу, которая недавно отправилась почивать, а теперь опять вышла и сидела подле обложенного камнями очага. Как раз под раскрытым сверху продыхом для отвода дыма.
— Там, — кивнула Ольга на немой вопрос Малфриды в сторону занавешенной женской половины. — Жена Милюты вдруг рожать надумала.
Малфрида так и кинулась туда, увидела лежавшую на лавке Милютину бабу с разведенными ногами, слабо постанывавшую, а между ее колен возился, как иная повитуха, волхв Коста. Малфрида даже выругалась сквозь зубы. И к Косте:
— Ты что же это надумал!
— Не лезь! — отпихнул он ее плечом. — Я могу ей помочь.
— Что ты можешь, блаженный! Дитя в ней переношенное и уже не жилец. А так ты еще и мать погубишь, она уже гниет изнутри, а помрет — здешние тебя обвинят.
Коста на миг замер, а потом мотнул головой. Малфрида только фыркнула, отошла. Сама понимала, что уже ничего не изменишь, ну да, видать, Коста сам захотел выйти из повиновения. Вот пусть и расплачивается теперь.
Ладно, утро вечера мудренее, а до рассвета ей самой отдохнуть надо. И потеснив на полатях хозяйских детей, Малфрида невозмутимо надвинула на глаза капюшон и заставила себя уснуть.
Глава 8
Под утро в лесу неожиданно началась такая буря, что дым стало загонять обратно в избы. Из-за свирепствовавшего ветра с дверных проемов не отбрасывали шкуры, да и рассвет настал такой темный, что пришлось опять зажечь лучины. Милюта сидел в углу над телом мертвой супружницы и маленьким тельцем мертвого сына. Старался бодриться:
— Я-то не стар, еще жену могу взять… потом, когда все уладится. Но эта у меня была верная подруга и хорошая хозяйка.
Он все же всплакнул немного. А потом к нему подсел Свенельд, стал уговаривать отнести обернутые в шкуры тела в колдовскую чашу. Не сидеть же с мертвыми у очага, когда вокруг вечно голодная нежить шастает? Может, бурю они и наслали. А так, отдав им на съедение свежую мертвечинку, можно и успокоить лесных духов, усмирить ненастье, из-за которого они не могут тронутся в путь. Вот Свенельд и уговаривал Милюту, приложив все свое обаяние и красноречие, напомнил, что всегда ценил его за смекалку и хорошую службу.
— Даже сапоги, что на тебе, я сам тебе некогда подарил. Забыл, что ли? — похлопывал он по плечу понуро сидевшего древлянина. — Как все уладится, вновь служить мне будешь, вновь товары через тебя пойдут.
Когда это будет? И Милюта повторил сказанные недавно слова Малфриды:
— С дикой силой всегда так: призвать ее гораздо легче, чем потом укротить.
— Соображаешь, — согласно кивнул Свенельд.
Вскоре сородичи Милюты без всяких обрядов отнесли мертвых в чащу. Вернулись почти бегом, стараясь не слушать, как сзади что-то урчит и хрустит, ревет и чавкает. На Милюту никто и поглядеть не мог, такой несчастный вид был у этого некогда весельчака и балагура. Да и прочие жители погоста ходили мрачнее темного неба над головой. Подумать, какие времена настали! Ранее они оберегали тела сородичей от нелюдей, сжигали их на светлом огне, чтобы отпустить душу в Ирий. Иначе мертвые могут затаить обиду на сородичей. Но в селении так давно никто не умирал и никто не родился, что теперь древляне сами не знали, чего и ожидать.
Свенельд же ожидал, когда все утихнет. Ему было неспокойно. Судя по тому, как лес мешал проехать посольству, Мал и его волхвы устали ждать ответа и решили, что княгиня отвергла сватовство. Вот кудесники и оградили древлянскую землю такими чарами. Следовало дать им понять, что Ольга смирилась и едет к жениху.
