Анифа. Пленница степей (СИ) - Деметра Фрост
И какую женщину? Его женщину!
Удивительно, но, обнаружив еще один талант у маленькой рабыни, Шах-Ран почувствовал мрачное удовлетворение. И посчитал, что, возможно, ничего и нет страшного в том, что Анифа с таким пылом принялась за лечение побратима.
И да, он верил, что девушка спасет северянина. Верил безотчетно и свято, будто по-другому и быть не могло.
Поэтому… Шах-Ран оставил все как есть.
К тому же, Анифа занялась и другими ранеными, вызвав со стороны Кираза и знахарок острое возмущение. Но вождь приказал не мешать “благословенному цветку” и пришлось тем замолчать. Украдкой он все же следил за передвижениями и действиями маленькой рабыни, но ни разу не вмешивался. И хотя ее внимание к Риксу было особым, отличным от того, что она оказывала всем остальным, вождь также никак не реагировал, загоняя неприятные помыслы и ощущения глубоко внутрь.
А еще непроизвольно умилялся, видя, как степняки, эти суровые и крепкие воины, непроизвольно тянулись к ней. Но не к как к женщине с соблазнительными формами, а как к сестре или даже матери.
Оказалось, в этой девушке действительно было что-то, что ставило ее выше простой шлюхи. То, как она умела улыбаться, какие слова подбирала, чтобы успокоить или, наоборот, воодушевить то или иного человека — не важно, ребенка, или уже взрослого мужчину, столкнувшегося с трудностью, почти ошеломило его и даже немного растревожило. Теперь маленькая танцовщица меньше всего напоминала ему маленькую бесправную и бессловесную рабыню, которая и годна лишь на то, чтобы танцевать да ублажать своего господина в постели. Эта девочка, несмотря на невысокий рост и хрупкое телосложение, деловито сновала по Дариоршу, по его окрестностям, от палатки к палатке, как маленькая госпожа, прекрасно ориентируясь как в городище, так и местных правилах и понимая, что ей дозволено, а что — нет.
Но по ночам она по-прежнему была подле него — ласковая и нежная, как кошечка. И такая же игривая и гибкая. Других наложниц словно не существовало для него. Разве что он не игнорировал Зарну, которая отдаленно напоминала ему Анифу. Да еще потому, что беременность — это благословение богов. А дети — их подарок.
Гарем Повелителя снова заволновался. Воодушевленные тем, что в день возвращения степняков именно наложницы были подле него, ублажая и лаская уставшего вождя, теперь женщины сгорали от ревности и злобы. Не увидеть заново вспыхнувшую в вожде страсть к маленькой танцовщице было невозможно. Она проводила с ним каждую ночь и по несколько часов — днем, если она не была занята ранеными или какими иными делами. И все же иногда некоторые из наложниц все-таки оказывались в шатре вождя, но лишь для того, чтобы прислуживать своему господину. Да с тихой ненавистью наблюдать за тем, как исступленно мужчина и его рабыня предавались чувственной любви.
Впервые Рикс очнулся спустя дней десять после возвращения степняков в Дариорш. Совсем недолго, но он бодрствовал, с тихой яростью осознавая свою слабость и беспомощность. Он проснулся в одиночестве, но знакомые стены и потолок его палатки непроизвольно порадовали, как и чаша с водой, поставленная кем-то на деревянный короб около его топчана. Отвлеченно он заметил, что в его шатре свежо и чисто, а около очага стоит какая-то утварь. Едва-едва пахло чем-то пряным и душистым, но не приторным. Прикоснувшись к своему телу, Рикс обнаружил умело наложенные повязки, от которых тоже приятно пахло, а также выступающие ребра — он сильно похудел. Сколько же он провалялся в таком состоянии?
В следующий раз, открыв глаза, мужчина почувствовал себя гораздо лучше. Да, в голове был какой-то вязкий туман, а в теле — неприятная тяжесть, но Рикс уставился в потолок над собой и с наслаждением вдохнул душистый воздух.
Легкий шорох со стороны очага привлек его внимания и, повернув голову, северянин уставился на тоненькую женскую фигурку в простом полотняном платье и удлиненной куртке. На голове был повязан серый платок, скрывающий волосы, но одна прядка иссиня черного цвета все же выбилась из-под ткани и, вьясь лозой, касалась изящного профиля.
Это была Анифа — Рикс мгновенно узнал ее, когда та повернулась. Девушка же, заметив его пробуждение, мгновенно вскочила на ноги и юркнула к нему. Наклонилась и, с теплой заботой в глазах, заглянула в лицо.
— Слава богам, ты очнулся! — выдохнула она с облегчением. Девушка прижала ладошку к его шее и на несколько секунд замерла, прислушиваясь. Потом, прижавшись своим лбом к его, удовлетворенно улыбнулась.
И это ее улыбка показалась Риксу самой прекрасной на свете. Улыбкой богини, которая почтила его своим вниманием и благословением, дарящей свет и надежду. Мужчина даже вскинул подбородок, стремясь прикоснуться к пряно пахнущей коже — как всегда мягкой и чистой, лишенной искусственного запаха масел или духов, но пропитанная флером степных трав и опавшей листвы.
— Огонек, — бесшумно, одними губами прошептал Рикс, злясь на то, что едва может поднять руку, чтобы прикоснуться к прекрасному видению.
Анифа едва заметно вздрогнула, а в ее глазах на мгновение отразился страх.
— Как ты себя чувствуешь, северянин? — тихонько спросила девушка, отпрянув, — Ты хочешь пить? Есть?
И хотя Рикс не ответил, девушка подхватила рядом стоящий кувшин, наполнила водой из него чашу и прижала к мужским губам. Прохладная жидкость полилась в его рот, мужчина инстинктивно сглотнул и тут же закашлялся.
— Прости. Прости… — тут же забормотала Анифа, вытирая собственной ладонью стекающую по его подбородку влагу, — Но надо еще немного… Пожалуйста.
Ласковый и невозможно нежный голос ласкал слух раненого воина, и Рикс, прикрыв глаза, послушно выпил всю чашу, чувствуя, как с каждым глотком ему становится легче, а из тела уходит неприятная тяжесть.
По крайней мере, ему так казалось и в это хотелось верить.
Поэтому он все-таки смог немного поднять свою ладонь, чтобы прикоснуться к округлому бедру — не похоти ради, на это у него просто не было сил, но — чтобы понять, что это не сон и не видение, и маленькая рабыня действительно около него.
Скорее всего, это было лишь игрой его ослабевшего рассудка, но сейчас, больной и обессиленный, он решил, что вот они — его истинные желания. Он хотел эту женщину, хотел полностью и безраздельно, не деля ни с кем и видя в ее глазах лишь собственное отражение. Именно к ней стремилось все его существо,
