Полузвери (СИ) - Татьмянина Ксения Анатольевна

А у меня разве не так? Попав в машину Нольда у завода и впервые его вдохнув и увидев — не влюбилась? Ничего о нем не зная. А он сам? Обернулся, посмотрел и пропал…

Когда мы вернулись в «Дубраву», Ян остался в машине, а Нольд проводил до квартиры, задержавшись на несколько минут, удостовериться, что со всеми все хорошо и перемолвиться со всеми парой слов. Лёна прямо в коридоре кинулась обниматься, будто не сегодня утром встретила его после долгой разлуки, а только что. Стиснула, в щеку поцеловала, и Нольд в сравнении удивительно опять как-то враз помельчал и еще помолодел на свои двадцать восемь.

— Я вернусь вечером, сестренка. Подберу и привезу что-то из одежды на первое время, самой по городу тебе лучше пока не гулять, дотерпи до формальной даты. Злата, Троица приедет со мной и пока здесь поживет. Не будешь возмущаться? Ты, кстати, как?

— Нормально.

Визуально ничего не изменилось — духовный труп все также висел-спал на девочке, не уплотняясь и не проявляясь в реальности. Эдакая проекция песочника. Но насколько все-таки дико и неестественно было видеть на Злате здорового голого мужчину. Хорошо, что Троица не некромант, его бы картина ужасала до крайности.

— Ева, успею необходимое из квартиры забрать, то успею. Нет, уже вместе поедем.

— Лучше вместе.

— Хана, что нужно?

— Продукты есть. А больше-то что?

Я заметила, насколько некроманта была счастлива. На Нольда смотрела, сияя. Спасли старуху — от всего сразу, как от лишних мук из-за ожогов, так и от одиночества и ненужности.

Нольд коротко поцеловал меня и ушел.

Раз здесь, и пришлось ждать, решила попытать златовласку по тем вопросам, на которые сделала зарубки в мыслях, и которые не смогла задать Парису-Морсу. Спрашивала: после зомбирования оболочки, духовное тело насколько здорово? Если с Константом такое провернуть, получится ему ожить не оскопленным? Может она это сделать с любым, или только с теми, кто хочет смерти или на грани ее? Как мне научиться? Что будет с духовным трупом песочника завтра? Вдруг своими глазами не увижу, а механизм действия очень хотелось понять!

Злата отвечала серьезно и вдумчиво.

С некромантами зомбирование невозможно. Констант в этом вопросе обречен. С любым из обычных тоже не выйдет — нужен зов смерти или психической, на грани самоубийства, или физической. Целовать нужно с искренним желанием «вытащить» человека — буквально из тела и из беды. Чему девчонка удивлялась больше всего, так это тому, с какой легкостью жертвы расставались с жизнью. В том смысле, что даже после исцеления ни один не рвался вернуться к близким и родным.

— Лёна первая, у нее — брат. А так… — Злата очень по-взрослому погрустнела и по-взрослому сказала: — Семья, а не семья, близкие, а не близкие. Будто до болезни и отчаянья как раз окружение довело, и к нему, как к болоту, больше ни ногой. Новая жизнь — без отравы. Тетка одна была, очень запомнилась, трое детей… двое взрослых, третий больной. Тяжелая инвалидность, когда овощем головой и телом. Она решалась вместе с ним с окна сигануть, ребенок все равно не осознает, что даже живет. А ее саму все с бедой бросили — и старшие дети, и муж, и родительская семья. В приют сдать — совесть не позволяла. Только смерть — свобода. Восемь лет мучилась, сама заболела… мне потом говорит: «понимаешь, сына государство не оставит, а я только умерев смогла получить покой. Вины нет. Умерла, а не бросила. Искупляет. Только такая цена искупляет».

— Как же ты все выдерживаешь?

— Так и выдерживаю. Потому что итогом — настоящее воскрешение. Я тебя вряд ли научить могу, Морс может. Тебе с папой нашим поговорить надо.

С папой… Ну да, уже поговорила как бы. Я вспомнила своего отца, он — учитель, он — родной. А Морс-Парис мне никто.

Как воскрешение работает, Злата внятно объяснить не могла. Опять упиралось в то, что мы до сих пор не понимали механизма даже тех способностей, которыми обладали на протяжении поколений — как-то видим, как-то чуем и слышим. Как-то можем упокоить и поднять. Благодаря чему? Неизвестно.

— Морс говорит, что оставшаяся оболочка — это не переделанное в прах бывшее тело. Аарон, например, — некромантка хлопнула себя по плечику, — он сейчас физически не здесь. Биологически за гранью мира, представляешь? Я его держу призраком, как связь, а когда он вернется, то сразу воплотится и отвалится. Мне, главное, дома быть, чтобы не шокировать случайных свидетелей.

— Голова лопнет просто… как это вообще возможно? Поняла бы, если ментально не здесь, это мы умеем как с поднятием трупов, так и с…

Я осеклась, не зная, в курсе ли Злата об особенности близости у некроманток.

— С сексом? Это другое. Вот с сывороткой мнимой смерти похоже. Там за грань мира уходит биологическое время тела.

— Я сейчас точно рехнусь…

— На три дня. Вне жизни, вне смерти, вообще не здесь человек, даже душой.

Злата развела руками на «вообще не здесь», будто иллюстрация помогла бы вникнуть лучше. Но я не понимала! А девочка снисходительно и умудренно подвела итог:

— Ничего, начнешь развиваться, начнешь и воспринимать. Начнешь уметь!.. Я только об одном жалею…

Злата всей свой маленькой фигуркой поникла и дальше уже шепнула:

— Мама так рано погибла… а Морс сказал, что только матери, только женщины, по-настоящему могут научить нас тому, чему не дано научить отцам-некромантам — бесстрашию сердца, доверию без оглядки и принятию жестокого мира так, будто никто и никогда прежде не делал больно. Мне бы сейчас не помешало все это уметь.

И расплакалась, всхлипнув и ругнувшись на Яна-предателя.

Мы все слушали Злату, Хана и Лёна, только они ни одним вопросом не перебивали. А едва девчонка расклеилась, я тут же потянулась ее обнять, но Лёна предупредительно качнула головой и взяла некромантку на руки. Как маленького ребенка, прижав к себе. И призрак песочника не помешал, прошло насквозь, не потревожив духовную оболочку.

Я не возражала. В младшей сестренке, в величественной Елене Нольд текла кровь Великой Пра-Матери, пусть и не по прямому наследованию, и она не только брату восполнила все, что тот не получил в детстве. Она всем недолюбленным могла подарить безусловную любовь, как к настоящим, своим детям.

На столицу надвигалась гроза.

Сумерки пришли раньше времени, заволакивало тучами, а горизонт темнел не наступающей ночью, а тяжелыми черными громадами скорого шторма.

Нольд приехал поздно, я извелась, глядя на часы — семь, восемь, десять вечера! Порывалась взять и позвонить с телефона Лёны, но сдерживала себя. Наконец, дождалась. Троица приехал с большим чемоданом, Нольд внес большой кипой папки с бумагами и ноутбук, на котором наверняка хранилось самое ценное по всем разработкам инквизорского врача.

— Зонта нет, накинь. До машины не промокнешь.

Нольд набросил мне на плечи свой пиджак и из подъезда я практически сразу юркнула в салон — стоять не долго, машину подогнал не на парковочное место, а вплотную.

— Как я хочу домой!

— Сначала за вещами. Твоя сумка в квартире, со всем содержимым, да и я не столько за одеждой, сколько за личными записями.

— А потом куда? Новый дом?

— Пристанище. Дом будет там, куда я смогу привести тебя, не скрывая. Где безопасно и днем, и ночью, и где мы станем жить, а не прятаться, Ева. А этого не будет, пока хоть один из секты жив и на свободе… Поехали.

Благо, дорога свободная — в этот час без пробок, поэтому до нашего района добрались без задержек. Я уже расслабилась и жила предвкушением отдыха и уединения, пусть не разговора, хотя бы спокойного сна у Нольда под боком… как вдруг он резко напрягся и выдохнул:

— Ева, быстро перелезай назад и прячься на полу. Накройся пиджаком насколько сможешь.

Я отстегнула ремень, скользнула между сиденьями и села за спинкой пассажирского. Пиджак Нольда скинула с плеч, укрывшись им насколько смогла компактно. Стекла тонированные, так не увидеть, если нарочно не заглядывать изнутри салона.