Три седьмицы до костра (СИ) - Летова Ефимия

Знахарка кивнула, не отрывая от меня тёмного завораживающего взгляда.

- Вестая, - я поняла, что она скажет, стоило только деревенской ведьме произнести мое имя. - Там люди болеют. Пойдем. Надо помочь.

- Вы с ума сошли? - мать вышла вперёд,  встав между мной и знахаркой. - Никуда она не пойдёт.  Люди болеют, при чем тут моя дочь?

- Угомонись, Аркана, - ласса Тама словно нехотя перевела взгляд на мать. - Ты дочь-то свою хоть видела или только свое в ней отражение? Сила у ней, искра. Лечить может. Кому много дано, с того и спрашивают. Что поделать.

Я в ужасе смотрю на знахарку, хотя она и не сказала про тьму, но... но никакой искры у меня нет и не было, и матери это прекрасно известно, и...

- Замолчи, - шипит мать таким голосом, который я никогда у нее не слышала. - Не тебе, демоново отродье, судить, что моя дочь должна и кому. 

- Все равно она уйдет, Аркана, - седовласая женщина прислоняется к косяку. - Дверь закроешь - в окно выскочит. Кому сила дана, себе не принадлежит и тебе тоже. Целительница дочка твоя, молодая, сильная, не то что Белус, ее хворь не возьмет. Отпусти ее, Ара. Не удержишь. 

Мать молчит, и я молчу. Потому что все это ложь, и от мучительного убийственного стыда горит лицо. Не целительница, а ведьма, как выразилась мать - демоново отродье. И действительно ушла бы в окно, только не жизни спасать, а бежать за мужчиной, которому я не нужна.

Странно, что слова об искре не удивили мать. Словно она это... знала. Догадывалась.

- Что скажешь, Тая? - вдруг говорит она, бесцветно и устало. - Пойдешь?

- Пойду, - свой голос я тоже не узнаю.

- Что происходит, Ара? - раздается голос отца.

- Ничего, Тар, - откликается мать. - Все... Все в порядке.

***

Весь день мы с Тамой ходим по деревне из одной избы в другую, под отвратительно-ярким солнцем, гневно ударяющим в виски, словно  гремящее металлическими музыкальными дисками.

Может, не будь этих двенадцати лет, которые я провела в тени (несмешной каламбур) ощущая себя проклятой из-за договора с тварью, сейчас мне было бы тяжело выносить эти взгляды своих же соседей, полные подозрительного, давящего предубеждения. Но я умею не обращать внимания на взгляды. 

- Как вы себе это представляете? - тихо говорю я знахарке. - Все увидят. Кто-нибудь да увидит. 

- Люди у нас неплохие, но довольно темные, - отвечает Тама. - Суть работы целителя им непонятна. Они ждут чуда, колдовства. Я буду твоим прикрытием, девочка. Это не твоя забота.

И она прикрывала, уводя заботливых родственников, окуривая избы тлеющими сухими травами "злобоносными для здравящих", закрывая меня плотным пологом, позволяя тьме без угрозы разоблачения набухать и шириться под ним. 

- Ты моя помощница, стой смирно, глаза в пол, - усмехаясь, говорила Тама. - Я буду делать и говорить многое, все для отвода глаз. Иначе никак.

Лечить эту хворь... тяжело. Муторно. Долго. Она - словно иголки в стоге сена, словно впившиеся в кожу дворовой псицы блохи, семечки на клубнике. Даже тьма, такая сильная, такая быстрая, моя сообразительная верная тьма уставала, протестующе давила изнутри на ребра, уплотнялась, болезненно прогрызаясь сквозь кожу. Спустя двадцать горстей я почти не держалась на ногах от безмерной усталости, а мы побывали только у троих, самых тяжелых, и к одному из троицы, пожилому ласу Римору, я бы зашла еще завтра, неуверенная, что справилась до конца. 

Тем временем число больных росло. Глядя в их лица, изможденные, раскрасневшиеся, горячие, скривившиеся от боли, у кого-то наблюдая судороги и пенистую слюну, текущую из уголка воспаленного рта, я содрогалась от страха. За семью. За Вилора. Просто так. 

Оказавшись рядом с домом Вада и Сани, я зашла к ним. Сестра спала, Вад что-то строгал на заднем дворе, положив небрежно замотанную в одеяло Ниту в самодельную выносную люльку. Я перебросилась с ним парой ничего не значащих фраз, с трудом выжав их из себя, погладила племянницу по белокурой головке. Тяжесть на душе не проходила. Тревога, тягостное, тоскливое ожидание неизбежной беды.

Домой я возвращалась под утро. Тама довела меня до развилки и ушла к себе - до следующего полудня, прямая, как ветка, будто и не уставшая вовсе, даже несмотря на свой преклонный возраст. Мне оставалось лишь завистливо вздохнуть.

Усталость пьянила, тьма, словно высохшая, выгоревшая внутри, отдавалась во рту горьковатым желчным привкусом. С новолуния прошло только пять дней. Я не хотела об этом думать, но невольно считала оставшиеся до следующего дни. Остановилась перед своим домом, растягивая время возвращения, несмотря на усталость.

Одно тянет за собой другое. У меня должна была быть простая и обычная жизнь. Все это какая-то страшная ошибка. Ладони саднило, голова кружилась, а предрассветное небо, серебристо-розоватое, казалось, смотрело с сочувствием. 

Я остановилась у колодца, заглянула внутрь, словно пытаясь разглядеть свое отражение - безуспешно, конечно. Провела пальцами по пылающим губам, отгоняя непрошенные жаркие воспоминания.

Может быть, единственные, которые будут в моей жизни. Стоит ли так уж сожалеть о них?

Чьи-то руки ложатся мне на плечи - выбившаяся из сил тьма пропустила подошедшего. Или не почувствовала ввиду отсутствия угрозы? Мне не было нужды оборачиваться, я сложила голову ему на плечо, слезы набежали на глаза - и отступили. 

- Почему ты здесь? Почему не спишь?

- В деревню пришел мор, - отвечать на вопрос я не стала. - Как ты смог вернуться?

- У меня есть разрешение.

- Кто его тебе подписал?

- Я сам себе его подписал.

Я обернулась и уставилась в глаза Вилора.

- Что с ласом Иститором?

- Герих уже на Небе, Тая. Я не успел приехать.

...Не нужна была тьма, чтобы почувствовать невыносимую, глубоко угнездившуюся боль в его словах. 

- Расскажи, что произошло.

- Семья одной из, - Вилор сглотнул. - Казненных женщин. Покушение, два выстрела в упор. Он никогда не заботился об охране, ходил по городу, словно обычный человек.

"Служителю неба, заботящемуся о своем народе, а не сжигающему его, нет нужды заводить охранников", - хотела сказать я, но промолчала.

- Когда я приехал, он еще дышал, но в сознание так и не пришел. Его больше нет, Тая. Я всю жизнь так стремился быть свободным, и вот его больше нет, и никогда уже не будет. Я не чувствую тоску или горечь потери, Тая... Я чувствую пустоту. Безмерную пустоту. А в городе свирепствует мор, невозможно устроить нормальные похороны...  Люди боятся, очень боятся, Тая. Болезни, смерти, тьмы.

- Почему тьмы? - вырвалось у меня, и я прикусила язык, но сказанного - не воротишь. 

- Люди уверены, что мор вызвали приспешники тьмы. Потому что больные тяготятся светом. Потому что столь стремительная и сильная эпидемия не могла зародиться под Светлым Небом.

- А что думаешь ты?

Вилор словно оборвал сам себя. 

- Какая разница, что я сейчас думаю? Необходимо сделать все возможное, чтобы жертв было меньше. Я оставил кое-какие распоряжения в связи с отъездом сюда, но... людям нужен новый служитель Неба.

- И кто же им станет? - я спросила, глядя, как бледно-розовая полоса на небе постепенно приобретает малиновый оттенок. Спросила просто для того, чтобы прервать затянувшееся молчание - мне не было нужды в ответе, я и так его знала.

- Герих оставил завещание...

- Которое должен утвердить король...

- Которое король уже утвердил, еще несколько седьмиц назад.

Мы снова посмотрели друг на друга. Вилор отвел взгляд первым.

- Ты будешь достойным, - сказала я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал и не срывался. - Я верю, ты справишься. Почему ты... приехал тогда? У тебя, вероятно, немало дел.

- Просто непаханное поле.

- Ты не должен был приезжать.

- Не должен.

- Но ты приехал.

Вилор сдавил мои плечи сильнее.

- Да. Официально я вступаю в должность через три с половиной седьмицы.