Выбор Скарлетт Блэр (СИ) - Юлия Арниева
Заседание длилось недолго. Были зачитаны показания Томаса, представлены доказательства невиновности Мэттью. Выступили свидетели и констебли, что вели это дело. Я сидела, стиснув руки так, что ногти впивались в ладони, и молилась, чтобы все поскорее закончилось.
— Невиновен! — наконец прогремел голос судьи, и зал взорвался шепотом и восклицаниями.
Всё последующее слилось для меня в калейдоскоп образов и звуков — объятия с Мэттью, поздравления, чьи-то восторженные возгласы. А я помнила лишь только руки мужа, крепко меня обнимающие, и шепот:
— Я люблю тебя, Летти…
В карете по дороге из суда вновь воцарилось молчание, но теперь оно было другим — наполненным невысказанными чувствами между дедом и внуком. Мэттью и мистер Флетчер старательно избегали смотреть друг на друга, хотя я замечала, как старик украдкой бросает на внука встревоженные взгляды.
В гостинице, где мы остановились, напряжение достигло апогея. Мэттью стоял у камина, рассеянно взирая на огонь, его плечи были неестественно прямыми. Мистер Флетчер опустился в кресло, его пальцы нервно постукивали по набалдашнику трости. В воздухе повисла почти осязаемая тяжесть — годы обид и недопонимания, казалось, материализовались в этой тишине.
— Я... пожалуй, прикажу подать чай, — нарушила безмолвие, но прежде чем выйти, мягко коснулась руки мужа. — Мэтт, если бы не твой дед, я бы не справилась. Он не отступил, когда все казалось безнадежным. Думаю, вам давно пора поговорить — слишком много между вами недосказанности.
— Летти права, — тихо произнес Мэттью, его взгляд, наконец, встретился со взглядом деда, и я увидела, как что-то дрогнуло в глазах обоих мужчин. — Нам действительно нужно поговорить.
— Да, — голос старика прозвучал непривычно мягко, в нем явственно слышалась затаенная боль. — Слишком долго я позволял гордости и предрассудкам стоять между нами. Я... я думал, что тогда поступил правильно, пытаясь защитить честь семьи. Но в итоге едва не потерял самое дорогое…
Улыбнувшись, я тихонько вышла из номера, оставляя мужчин наедине. За дверью еще долго слышались их приглушенные голоса. Сначала сдержанные, почти официальные, потом все более оживленные и эмоциональные. Годы молчания и обид требовали времени, чтобы превратиться в понимание.
Бродя по коридорам гостиницы, я размышляла о том, как странно устроена жизнь. Иногда требуется пройти через настоящий ад, чтобы обрести то, что всегда было рядом. И порой самые крепкие узы рождаются именно из боли и отчуждения, преодоленных вместе…
Когда я вернулась с чаем спустя час, атмосфера в комнате неуловимо изменилась. Мужчины все еще были скованы, но это была уже другая скованность — не отчуждения, а непривычной близости, которую им еще предстояло освоить. В глазах мистера Флетчера блестели непролитые слезы, а Мэттью улыбался по-настоящему открыто.
— Я должен остаться в Глостере еще на несколько дней, — произнес мистер Флетчер, поднимаясь из кресла. Его голос звучал хрипло, будто после долгого разговора. — Нужно уладить последние формальности с делом Томаса и... есть еще кое-что, что требует моего внимания.
— Конечно, — кивнул Мэттью. В его голосе больше не было прежней холодности. — Мы будем ждать вас в Бибери. Дом... дом достаточно велик для всех нас.
— Я обязательно приеду, — пообещал старик, и впервые за все время я увидела, как его строгое лицо смягчилось в искренней улыбке. Он шагнул к внуку и, помедлив мгновение, крепко обнял его. — Береги себя и свою удивительную жену…
Солнце уже клонилось к закату, когда наш экипаж въехал в Бибери. Город встретил нас привычным уютом узких улочек, запахом свежей выпечки из пекарни и перезвоном колоколов церкви.
Едва заслышав стук колес по мощеной дорожке, Роуз и Майли выбежали к нам навстречу. Их лица сияли неподдельной радостью. А Роуз, обычно такая чопорная и сдержанная, вдруг всхлипнула и, совершенно забыв о приличиях, крепко обняла Мэттью.
— Простите, сэр, — тут же смутилась женщина, отстраняясь и торопливо поправляя сбившийся чепец. — Я приготовила ваши любимые булочки с малиной, как и обещала. И еще пирог с яблоками, и...
— Спасибо, Роуз, — тепло улыбнулся Мэтт, на секунду сжав потрясенную женщину в своих объятиях. — Я очень скучал по вашей выпечке. По всему этому скучал.
— Кхм… я подам чай в гостиной, — растроганно просипела экономка и взмахом руки позвав за собой Майли, устремилась к двери.
Дом встретил нас теплом и уютом. После холодных тюремных стен и официальной обстановки суда особенно остро чувствовалось, насколько родным стало это место. Знакомый скрип половиц, мягкий свет, льющийся через высокие окна, даже легкий запах лаванды, которой Майли натирала мебель — все это словно обнимало, приветствуя возвращение хозяина.
После позднего ужина в гостиной мы неспешно поднялись в нашу спальню. Здесь все осталось таким, как было до того страшного дня ареста — книги на прикроватном столике, плед на кушетке, алые розы в вазе.
Мэтт молча обвел взглядом комнату, задержавшись на мелочах — чернильнице на столе, недочитанной книге, забытой куртке на спинке кресла. А его пальцы легко скользнули по полированной поверхности комода, словно здороваясь с каждым предметом.
— Странно, — едва слышно произнес муж, с грустью улыбнувшись. — Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я был здесь в последний раз. А все выглядит так, будто я только вчера вышел из этой комнаты.
Я промолчала и, взяв мужа за руку, потянула его к дивану. Сумерки медленно опускались на Бибери, окрашивая небо в нежные розовые и лиловые тона. Один за другим в домах зажигались огни, превращая город в россыпь теплых огоньков. Где-то вдалеке лаяли собаки, с кухни доносился аромат свежей выпечки, а в саду начали свою вечернюю песню сверчки.
— О чем ты думаешь? — спросил Мэтт, зарывшись носом в мои волосы. Его руки нежно обнимали меня, и в этих объятиях было столько тепла и защиты, что хотелось раствориться в них без остатка.
— О будущем, — улыбнулась, крепче прижимаясь к мужу. — О нашем будущем. О том, как мы будем жить дальше, как...
— Как превратим этот дом в настоящее семейное гнездо? — закончил он за меня с легкой улыбкой.
— Да. Знаешь, когда я впервые оказалась здесь, перенесясь из своего
