Ловушка для княгини (СИ) - Луковская Татьяна

— Здрав будь, княже, — поклонился Домогост, часть бояр тоже склонили головы, некоторые же, включая Микулу с Ермилой, остались стоять несгибаемыми столбами. Кого из них больше, Настасья не успела определить.

— Прости, светлейший, но с распутной княгиней мы тебя в граде не привечаем, — выкрикнул кто-то из бояр.

— Оклеветана княгиня моя, — спокойно произнес Всеволод, — врагами моими, — указал он пальцем на Ермилу.

— Нужен ли нам князь, что порядка в доме своем навести не может? — с нескрываемой издевкой отбил нападение верткий боярин. — Давыда Залесского хотим!

— Давыд по душе, Давыд! — подхватил Микула, стараясь зажечь толпу, но более осторожные бояре промолчали.

— Вот так вот, значит, — процедил Всеволод, — своего князя на иуду меняете?

— За Давыдом сила, — выкрикнул Микула, — вместе мы чернореченцам шею свернем.

— Поганые нас бьют, сами друг друга бьем, этак скоро никого не останется, — Всеволод тряхнул непокорными кудрями. — Мне царь волю над Дмитровом дал, не боитесь против воли его идти?

— Кто больше отвезет, тому и волю дают, — Ермила точно знал, чем крыть возражения бывшего князя, — тебе уж нечего везти, все у нас выгреб, а у князя Давыда полны короба, чай, купит благоволение царское. За Давыда мы, тебе путь указываем[1].

— Кто ты такой, чтоб мне путь указывать?! — скрестил руки на груди Всеволод. — Осина по тебе плачет, ты мою Ефросинью отравил, и к новой супружнице придурковатого Брятку отправил, чтобы он, угрожая сыну моему шею свернуть, на позор ее по граду провел. Скажешь не так?

Ермила лишь криво усмехнулся, всем видом показывая — клевета.

— Да я им сам путь перегораживал, чтобы она с полюбовником не удрала, так они меня избили в храме святом! — заревел Ермила. — А тебе теперь, княже, ладно поют. А ты веришь всему, нужен ли нам князь такой? Давыда хотим!

— Да не хотим мы Давыда, — выступил один из бояр, седовласый старец, — я еще с его дедом в походы ходил, — указал он на Всеволода, — на кой мне Давыд этот. Всеволод нами вскормленный, наш. Пусть прогонит княгиню свою да на стол отца и деда садится. Все по справедливости.

С десяток голов согласно закивали, соглашаясь со стариком.

— Княгиня моя чиста, в том я крест готов поцеловать, — прорычал Всеволод, — выдайте мне моих ворогов и все ладно будет, в мире и согласии заживем. То моя воля.

Пошел ропот, шушуканье, по лицам нарочитых мужей забегало сомнение.

— Мы тебе не враги, княже, — подал голос отмалчивавшийся до этого Домогост, — большинство из нас за тебя, помним доброту твою и милость, помним, как град из пепла отстраивали, помним, как сам ты бревна на своем горбу наравне со всеми таскал, что последнее на восстановление храма сего отдал, тоже не забыли. Все помним, память у нас ни так коротка, как тебе кажется, но… — Домогост замолчал, недобро посмотрев на Настасью, от этого внутри все сжалось, умел посадник взглядом внушать трепет, не далеко от Всеволода ушел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что ж «но»? — раздраженно бросил Всеволод.

— Разлад будет, покуда ты княгиню на ложе к себе кладешь. Виновата она али нет, никто доказать не сможет, ты побожишься, и вороги твои побожатся, так кто ж правду молвит? Бог ведает, а мы нет. Так ли? — обернулся он к боярам и те на этот раз дружно закивали.

— Параскеву расспросите, нешто дитя пред святым распятьем соврет? — кивнул князь на дочь.

Настасья замерла, прижимая Ивана, она предвидела, что будет непросто, но что настолько все плохо, даже и представить не могла. Князь терял нить власти, и главным орудием врагов была она, княгиня.

— Да уж и княжне малой голову задурили, чего там спрашивать? — равнодушно отмахнулся Ермила.

— Княже, мы думаем, что справедливо будет так, — Домогост снова замер, выжидая пока все замолкнут и восстановится тишина, — Давыд нам не надобен, его под стенами Черноречья разбили, примем его, против нас и Ростислав Бежский и Димитрий Чернореченский восстанут, и посулы царю не помогут. Но и при тебе, с княгиней опозоренной, ладу не бывать. Решим так — ты по добру отпускаешь свою княгиню, а мы изгоняем из града тех, на кого ты укажешь. А коли ты княгиню выбираешь, так вот тебе путь, другого князя призовем, может и не Давыда, то решать на вече станем. Такова наша воля, так я молвлю? — обернулся Домогост к нарочитым мужам.

— Так — так, все по справедливости, — заорали бояре, их поддержал рев стоящей в отдалении толпы.

«Я или град!» — молнией пролетело в голове Настасьи, она резким движением всунула Прасковье Ивана и бухнулась пред мужем на колени.

— Отпусти в монастырь, княже, по доброй воле отпусти, — схватила она его руку, целуя, — сама того хочу, отпусти!

Все должны видеть, что Всеволод не прогнулся пред ворогами, что это княгиня первая добровольно решила уйти в обитель.

— Сама я желаю, — упрямо повторила. — Отпусти!

Всеволод рывком поднял ее с колен:

— Я жену выбираю, — спокойно ответил он.

Ермила ликовал, не скрывая широкой улыбки. Это была победа, он отнял град у ненавистного князя, сбылась черная месть, есть повод для радости.

— Любушка, не надо, ты ж у детей все отбираешь, — нервно моргая, зачастила Настаья, — изгоями сына делаешь, не надо, отпусти меня, и врагов накажешь и власть сохранишь! Отрекись!

— Как я в глаза сыну смотреть стану, коли я мать его безвинную осрамлю, — Всеволод, наплевав на приличия, приобнял жену за плечи. — Седмицу на сборы дадите али как пса паршивого за ворота погоните? — с усмешкой обвел он горящими глазами толпу, скрестив взгляд с Ермилой. Тот надменно фыркнул.

— Сбирайся, княже, сколько потребуется, — с почтением поклонился ему Домогост.

Толпа расступилась, пропуская князя и княгиню к терему. Теперь уж никто не кричал в спину поносные слова, над градом царило безмолвие.

Нянька с челядинками, совсем уж без почтения, душили Настасью в радостных объятьях:

— Жива, жива, матушка!

Она, утирая слезы, рассматривала своих холопок, тоже живехоньких и невредимых.

— А чего ж это ты, Маланья, повой на себя нацепила, — развела княгиня руками.

— Не гневайся, светлейшая, — бухнулась Малашка на колени, — замуж я вышла без твоей воли, так мы ж не знали, что с тобой, а жених обещал за нас заступиться, коли чего, вот я и решилась, а так бы, без воли твоей, никогда бы не посмела…

— Да кто ж муж-то твой? — усмехнулась Настасья.

— Так конюх главный, вдовец почтенный, Левонтий, — с неприкрытой гордостью проговорила Малашка.

— Благослови вас Бог, добрый муж.

«Хоть одна хорошая новость».

А Настасья, оказывается, соскучилась по терему, с какой-то легкой грустью провела рукой по столешнице в трапезной, прошлась по скрипучим ступеням, обошла калиновые столбы, столкнулась с Всеволодом, внимательно посмотрела мужу в очи.

— Надобно Домогосту отдать добро, что он потерял, когда нас защищал, — вымолвила она, поджимая губы, — чтобы мы ему ничего не должны были. Нам он ничего не должен, так и мы ему, — на посадника княгиня была в обиде, она надеялась, что он будет на стороне Всеволода.

— Он не желает ничего брать, — подхватил Настасью на руки муж и понес в свои покои.

— Сбираться нужно, времени мало. — с легким укором проворковала Настасья. — Телеги приготовить, коняжек. Чего этому аспиду Давыду все отдавать?

— Хозяюшка ты моя, — улыбнулся Всеволод, и не было на его челе ни тени грусти или смятения, только хитрый огонек в глазах.

— И Домогост этот, — никак не могла успокоиться Настасья, — за правду он, видите ли, стоит, а мог бы и за князя своего постоять.

— Домогост всегда за правду, а правда нынче на моей стороне, — подмигнул жене Всеволод.

Глава XXXVII. Поединок

Настасья не стала выспрашивать ничего у мужа, она просто ждала, понимая, противостояние еще не окончено. И предчувствия ее не обманули.