Марина Ефиминюк - Бесстрашная
— Я газетчица и интересуюсь многими людьми, — дернула я плечом. — Вернее сказать, интересуюсь тем, что может принести мне известность. Например, романом между актеркой и королевским послом или личность легендарного вора — это отличные темы для колонок.
— Вот как… — Новак недобро блеснул глазами. — Вы должны понимать, что если такой человек, как ночной посыльный, занялся убийствами, то мы все можем оказаться в большой опасности.
— В таком случае вам надо поторопиться и поймать его, — с иронией вымолвила я и недвусмысленно намекнула, что визитеру пора уходить: — Я забыла, у нас закончился кенерийский кофей.
Новак усмехнулся, потом поклонился, прощаясь. Прежде чем спуститься на первый этаж, он оглянулся ко мне:
— Вот что странно. Вы говорили, что заболели грудной жабой, но даже ни разу не кашлянули.
— Потому что я абсолютно здорова, — спокойно заявила я, понимая, что меня поймали, точно гимназистку.
— Знаете, Катарина, когда я увидел вас в первый раз, то принял за недалекую девицу, но сильно ошибся. Вы гораздо умнее и расчетливее, чем демонстрируете.
— Вы немного разочарованы?
— Вчера в городской башне убийцу ранили. Арбалетным болтом в плечо. — Новак выдержал многозначительную паузу и добавил с неприятной улыбкой: — Впрочем, я забыл, что в лекарских и аптекарских дворах никогда не задают вопросы. До свиданья, Катарина.
— Прощайте, суним Новак, — ледяным тоном отозвалась я, давая понять, что больше не желаю лицезреть дознавателя в стенах своего дома.
За ним закрылась дверь, и я поняла, что у меня мелко трясутся колени, а когда вошла в свою спальню, наткнулась на темный внимательный взгляд Яна. Совершенно точно у меня не имелось никаких сил для очередного серьезного разговора, так что я сделала вид, будто не понимаю значения этих выразительных взоров. Подошла к нему и грубовато объявила:
— Надо сделать перевязку, а то бинты в крови.
Говоря откровенно, лекарка из меня была посредственная, я не обладала ни академическим знанием, ни практической сноровкой. К тому же вид открытых ран вызывал у меня желание немедленно приложить к носу нюхательные соли.
— Откуда ты знакома с Амадеусом Новаком? — в гробовой тишине спросил Ян, пока я разматывала окровавленную перевязь.
— А ты?
Тебя действительно зовут Ян? Ты правда ночной посыльный? — промолчала я, и он не ответил ни слова.
Хорошо, что я сидела позади него и не могла видеть сожаления на его лице. Что-то подсказывало, что Ян не хотел больше врать, но сказать правду — не мог.
— Ты спросил первым, — ответила я за него и пустилась в объяснения: — Ты помнишь, я тебе рассказывала о своей первой любви, о ночном посыльном?
Раненый напрягся. Мы оба знали, что это был удар ниже пояса.
— Он напал на меня, когда мы встретились впервые. Я обратилась за помощью в стражий предел, там встретила Амадеуса Новака, а он оказался исключительно въедливым дознавателем.
Извини, Ян. Тогда я еще не знала, что я возненавижу любого, кто захочет причинить тебе вред.
Мы помолчали.
— Я очень злюсь на того человека, ночного посыльного.
На тебя. Ты обескуражен?
— Очень? — тихо уточнил он.
Нет, не обескуражен. Ты слишком хорошо меня знаешь.
— Так сильно, что мне хочется переколотить все тарелки в кухне. Но я понимаю, что, скорее всего, есть причина, почему он не может прямо сейчас прийти ко мне и рассказать правду. Наверное, он боится, что если я увижу его лицо, то он окажется в еще большей опасности.
— Мне кажется, что ты ошибаешься. Наверняка есть другая причина.
Она настолько велика и серьезна, твоя причина, что ты все еще прячешься от меня?
У меня к глазам подступили слезы, а предательский голос истончился.
— Просто я хочу, чтобы он знал, что может мне довериться.
— Он знает…
Я шмыгнула носом и снова стала разматывать полоски ткани. Вдруг Ян перехватил мою руку, заставляя замереть.
— Он придет к тебе. Обязательно. Чуть позже.
— Я надеюсь.
Ты меня не обманываешь?
— И еще… Он никого не убивал. Он даже не был в городской башне этой ночью.
— Знаю, я ему верю.
Когда я проснулась на следующее утро на продавленном диване в гостиной, то Ян уже ушел. На прощанье он заботливо накрыл меня пледом.
Заглавные полосы в газетных листах заполнили колонки о погоде. Абсолютно все писали о том, что давненько не выдавалось такой холодной и непостоянной весны, что доказывали старожилы, гравюры которых впечатывались над «погодными» колонками.
Солнце действительно выбивалось на пару дней из-под густой пелены облаков, а потом с равнин Теурии налетали ветра или через горы Неаля[17] проникал ледяной холод, и небо над Гнездичем затягивала плотная серая шапка.
В день похорон королевского посла едва-едва наметившееся тепло истаяло, и с утра зарядил дождь. Опального вельможу хоронили на тюремном погосте за городской стеной, как любого другого узника башни. Ради оттиска погребального обряда мне пришлось час трястись в омнибусе с закупоренными шторками, а потом месить глину на кладбищенских дорожках, что в компании с Пиотром Кравчиком превратилось не в простое испытание, а в изощренную пытку.
На похороны мы опоздали. Пришлось удовлетвориться оттисками рыжевато-коричневой могилы с одинокой крапчатой розой из королевской оранжереи, выведенной на деньги Конопки и названной в честь его супруги.
Гуськом мы пробирались по тропинке между могилками к воротам со скромной надписью, тонкими прутами выкованной на арке. «Покой пришел к ним». Ирония состояла в том, что погосты для законопослушных бедняков и преступников закрывались одними проржавелыми воротами, вливались друг в друга, разделенные единственной узкой тропкой, а кладбище для благородных сунимов с богатыми склепами находилось через дорогу. Получалось, что смерть примиряла всех без разбору на звания и чины.
Неожиданно над покойным местом от молельни разлетелся колокольный перезвон.
— Батюшки! — охнул у меня за спиной Пиотр.
Раздался характерный для падения звук, что-то хлюпнуло. Я оглянулась. Помощник с ошарашенным видом сидел в глинистой жиже и вытягивал руки вверх, пытаясь спасти от въедливой грязи дорогую кожаную сумку. Макушка зачехленного гравирата торчала из лужи.
— Бедняжка… — пробормотала я и, расставив руки, осторожно посеменила за конторским имуществом.
Решив, что к нему торопится помощь, Пиотр с благодарной улыбкой вытянул руку и воскликнул, когда я прошла мимо:
