Маринкина башня - Мира Форст
— Управляющий писал, что продажи меда и соли увеличиваются с каждым месяцем. Уже хватает средств на ремонт имения. Только, сдается мне, пан Юрий, с вами мы не поедем.
— Почему? — удивился воевода. — Неужели не хочешь домой? Да и Агнес в армии не место.
При последних словах он строго взглянул на дочь. Ворон же смотрел на Агнешу.
— Ганя, мы остаемся?
— Пока есть хоть какая-то надежда, я хочу попытаться спасти Марину, — высказалась Агнеша, хотя сомневалась, можно ли что-либо сделать. Ведь до сих пор все события, описанные в мировой истории, шли своим чередом. И если так пойдет и дальше, несчастную Марину впереди ждут самые жестокие испытания.
— Мы остаемся, — крепко обнял ее Януш.
— Что ж, я весьма зол на дочь из-за выкрутаса с побегом в Калугу, но буду рад, если вам удастся помочь ей. А ты, Ефросина, немедленно собирайся.
— И не подумаю, — дерзко ответила девчонка.
После получасового препирательства пан Юрий махнул на нее рукой.
— Вернешься в Польшу, сразу замуж у меня пойдешь. А будешь артачиться, в монастырь к старшей сестре[2], — пригрозил он.
Агнеше выделили место в деревянном шатре Ефросины, а Ворон и Алексей разместились с князем Збаражским.
— Как тут дела, Ефросина? Много ли сражений? — поинтересовалась Агнеша.
— Я только одно видела, когда король пытался штурмом стены Смоленска взять. Такое красивое зрелище — двенадцать тысяч всадников скачут под польскими хоругвями. Только русские хитрыми оказались. Они, как всадников увидели, посад, окружавший город, подожгли. Мне потом князь Корыбут объяснил, зачем те свои же дома пожгли. Оказывается, создавали благоприятные условия для обороны, обзор улучшили, обстрел вести проще и нашу армию укрытий лишили во время атак и жилищ на зиму. Не удалось штурмом Смоленск взять, тогда подкоп рыть стали. Но и тут русские прорытый туннель обнаружили, взяли и со своей стороны взорвали. Так что, с тех пор, мы осадой стоим, король хочет жителей измором взять.
— Агнес, я не очень поняла, — неожиданно сменила тему Ефросина. — А ты с кем? С Вроной или Алексеем?
И, не дав ей ответить, взмолилась:
— Пожалуйста, скажи, что Алексей свободен и у тебя с ним ничего нет.
— Вот мне интересно, как он тебя родителям представит? — не ответила Агнеша на ее вопрос.
— А кто у нас родители?
— Пусть он сам тебе и скажет.
— Так вы не вместе? — не сдавалась Ефросина.
— Вместе. Только не в том смысле, о котором ты говоришь.
Девчонка не спускала с нее пытливого взгляда, и Агнеша рассмеялась.
— Успокойся. Свободен он. А я Януша люблю.
— Вот и отлично, — расслабилась Ефросина и принялась готовиться ко сну.
В польском гарнизоне Агнеша с Алексеем пробыли почти год. Марина по-прежнему оставалась в Калуге с Дмитрием под охраной казаков, летом поляки разгромили русско-шведскую армию, после чего Василий Шуйский отрекся от престола, а у князя Збаражского появилась надежда, что, как только Смоленск падет, Сигизмунд ударит по Лжедмитрию, чтобы исключить того из претендентов на Московский трон. Если будет покончено с самозванцем, князь, наконец, сможет увезти Марину из России.
Только все пошло совсем не так. Смоленск сдаваться не собирался. Более того, его защитники совершали удачные набеги на польский стан, не давая войску спокойного житья. И Агнеша с Ефросиной как-то встретились с такими лазутчиками.
Девушки отправились с Алексеем, Янушем и князем Збаражским удить рыбу на берег Днепра.
— Какое утомительное занятие, — минут через пятнадцать расхныкалась Ефросина.
— Можешь посидеть в телеге, — предложил Алексей, указывая на брошенную подводу, мимо которой они проходили, когда искали место, где обосноваться с самодельными удочками.
— Агнес, посидишь со мной? — не хотела Ефросина оставаться одной, пусть даже и неподалеку.
Агнеша согласилась. Она никогда не любила монотонность рыбалки и была только рада свернуть удочку.
— Ганя, возьми, — достал Ворон несколько яблок из заплечного мешка.
— Яблоки? — улыбнулась она ему.
— Вчера еще нарвал, — сказал он. — Я пробовал, сладкие, как ты любишь.
Агнеша легонько поцеловала его, забрала яблоки и отправилась с Ефросиной.
Девушки растянулись в брошенной телеге в полный рост. Они ели фрукты и жмурились от яркого солнца.
— Давно я не чувствовала себя так спокойно, — призналась Ефросина. — Как будто и нет никакой войны, а лишь мы одни во всей вселенной — ты, я и наши мужчины.
— Думаю, я понимаю, о чем ты, — откликнулась Агнеша. Она и сама сейчас испытывала блаженное умиротворение.
Неожиданно лицо ее накрыла тень. Агнеша открыла глаза, предполагая, что облако закрыло солнце. Но небесное светило оставалось таким же ярким, как и прежде.
Закричать не успела, ее рот накрыла широкая ладонь.
Трое мужчин и одна женщина в мужской одежде окружили телегу.
— Рыбки какие, — по-русски сказал тот, что удерживал Агнешу.
— Красотки, — ухмыльнулся второй.
— Польские шлюхи, — совсем по-мужицки сплюнула женщина.
— Черт! — выругался вдруг один из мужчин.
Это Ефросина его укусила. Выругался мужчина не так, чтобы громко, но те, кто находился на берегу шум услышали.
Через минуту у телеги появились Ворон, Алексей и князь Збаражский. У каждого в руках меч.
К горлу Агнеши партизан приставил кинжал. То, что это были именно русские партизаны из Смоленской крепости, она не сомневалась.
— Шляхтичи пожаловали, — навела женщина ружницу на спутников девушек.
— Если выстрелишь, на звук сюда прибежит весь польский лагерь, — заговорил Алешка.
— Ты русский? — изумился один из мужчин.
— И она тоже, — указал Алексей глазами на сестру.
— Настасья, опусти оружие, — приказал старший из отряда лазутчиков.
Женщина нехотя подчинилась, но продолжала глядеть настороженно.
— Они за водой пришли, — определил князь Юрий по бидонам, которые принес с собой отряд. — Наверняка в крепости ее не хватает.
— Что он там балакает? — опять напряглась женщина.
— Говорит, что вы за водой пришли, — перевел Алексей и обратился уже к своим:
— Пусть идут. Это не наша война. Мы в польском стане не затем сидим, чтобы защитников Смоленска убивать.
Друзья согласились.
— Набирайте воды и уходите, — сказал Алексей.
— Вы нас отпускаете? — недоверчиво смотрел старший из партизан. В руках он по-прежнему сжимал кинжал.
— Предпочитаем остаться живыми, — усмехнулся
