Обручённые Хаосом (СИ) - Змеевская Анна

В третий раз подряд, да. Хота уложил меня на диван, тут же перевернул на живот и вздёрнул за бёдра, заставляя упереться коленями в обивку и замереть кверху задницей. От такой бесцеремонности я злобно, по-кошачьи зашипела — и тут же поражённо замерла, получив увесистый шлепок.

— Плохая киса.

— Говнюк ёбаный, — огрызнулась я. Но затем расслабилась, сильнее прогнулась в спине, приглашающе развела ноги, бесстыдно раскрываясь под его жадным взглядом. И зыркнула через плечо, откровенно подначивая — мол, долго ты собираешься заставлять девушку ждать?

Совсем недолго. Каких-то пара секунд, и с низким звериным рокотом Хота прижался ко мне, навалился сверху; сгрёб в кулак мои волосы и потянул назад, заставляя откинуть голову. Обнажить горло для него.

Это должно быть унизительным. Должно же! Но всё, что я чувствую — целая прорва сумасшедшего удовольствия от… всего. От жаркого дыхания и острых клыков, легонько прихватывающих загривок; от сильных рук, ласкающих всё моё тело; от восхитительно твёрдого члена внутри меня.

И упаси боги Хоту остановиться — вот тогда я точно его прибью.

Не остановится. Слишком хочет, слишком распалён. Чувствую это по запаху, по резким, прерывистым толчкам, от которых кровь в жилах полыхает так, что того гляди вспыхну пламенем под его руками, поцелуями, под зубами в своей шее. Это не метка, но уже почти, так похоже, так…

Как сползла на диван окончательно — совсем не помню. Вот и верь, что книжные «потеряла сознание от удовольствия» — всего лишь оборот ради красного словца. Ничего не помню, кроме собственного вскрика, когда очередной оргазм прошил моё тело. И ответного рыка от Хоты, низкого, раскатистого, почти звериного.

— Как ты? — поинтересовался он, когда я немного пришла в себя и смогла сфокусировать на нём взгляд.

Пожала плечами — не знаю. Сложно мне. Хорошо до умопомрачения, легко и свободно, будто я наконец сделала то, что нужно было, чего так давно хотелось… И хочу сделать ещё и ещё, ведь этого так мало!

— Пошли отсюда, — решил за меня Хота и помог подняться. Осмотрел придирчиво, и я уж было подумала, что никуда мы не пойдём — настолько горячим был его взгляд, — но почти сразу сунул мне в руку измятую рубашку.

— Как всегда, сама обходительность, — буркнула я, в приступе нелепой стыдливости прижав рубашку к груди. Сама не знаю зачем, ведь он уже всё видел… и не только видел, да. — Верни мои трусики, мерзавец!

— Они тебе больше не понадобятся, — без капли смущения заверил Хота. И как ни в чём не бывало принялся поправлять на себе одежду, хотя видит Хаос, ни ему, ни мне это уже особо не поможет. — Моя добыча останется при мне.

Я аж поперхнулась от возмущения. И что я вообще нашла в этом поганце, стесняюсь спросить?

— Не то чтобы я не уважала твоё право быть грязным извращенцем, — кое-как приведя в порядок юбку, набросила рубашку на голое тело, — но моё бельишко тебе не пойдёт. Да что там, оно вообще на тебя не налезет!..

Хота притянул меня к себе, быстро поцеловал, обрывая поток полушутливого негодования.

— Хорош болтать и пошли отсюда скорее, иначе я за себя не ручаюсь. И да, ты за рулём.

Ну в самом деле, как будто у меня есть выбор…

45

Ненавижу утро. Как и всякий приличный медведь. Вынужден вставать ни свет ни заря, потому что в прокуратуре не делают скидок на меховые заморочки. Но ненавижу. Особенно когда оно начинается с внезапного звонка. Ну и кому что от меня занадобилось, я же сплю! Со своей женщиной, горячей, любимой, наконец-то оказавшейся в моей постели, где ей самое место…

Премерзкое гномье изобретение нашарил вслепую, другой рукой провёл по прохладным простыням рядом с собой.

Так, стоп, почему вообще «прохладным»? У Джинни, как и у любой кошки, температура тела куда выше человеческой, после неё вообще ничего не может быть прохладным — ни простыни, ни моё плечо, на котором она, помнится, сладко засыпала… Мигом взбодрившись, открыл глаза и уставился на пустое место рядом с собой. Она что, сбежала от меня, пока я спал? Да как она посмела? Я недоволен, мой зверь недоволен. Киса теперь наша, какого, чтоб его к порядку, Хаоса?!

Комм надрывно зазвенел в руке снова. Даже смотреть не стал, поднёс его к уху и рыкнул сердито:

— Да какого хрена?

— Это так ты мать приветствуешь? — послышался в трубке знакомый голос, насмешливый и полный командных ноток. — Порой я думаю, что вы с Арти всё же родные…

— Мам, Хаоса ради, ты для этого звонишь мне в такую рань? — оборвал я, в спешке садясь. Может, Джинни не успела уйти далеко, и я смогу её догнать?

Ага, не иначе чтобы трахнуть ещё раза три. И это только в своём кабинете.

Припомнив события вчерашнего вечера, я только и смог, что накрыть лицо ладонью. Ага, от стыда, хотя я искренне полагал, что мне это слово незнакомо.

— Хота? — позвала мама обеспокоенно. — С тобой всё в порядке?

— Ага. Просто рано ещё, ты же знаешь, как я не люблю утро.

— О, разумеется, знаю, — заверила она, снова с неизменным своим ехидством. — Но не припоминаю, чтобы у тебя утро рабочего дня начиналось в одиннадцать.

Одиннадцать? Пф, да я в это время уже кофе с Эммой пью!

Я беспокойно глянул на часы. Да так и подскочил на постели, мигом позабыв о том, что я вообще-то взрослый мужчина, юрист с дипломом и без пяти минут окружной прокурор.

Одиннадцать!

— Мам, скажи, что никто не умер, не женился, ты не беременна, ну и какие ещё новости могут быть безотлагательными. Одиннадцать! Мам, я же никогда не опаздываю! Мне нужно собираться!

— Ну, если не считать того, что ты запретил любимому дядюшке являться в его же деревню… Да, сын, это безотлагательно! Ты что творишь?

— Жениться хочу, вот что! — огрызнулся я, безуспешно пытаясь влезть в первые попавшиеся (точнее, ближе всего валявшиеся) брюки.

На той стороне красноречиво кашлянули.

— Я стесняюсь спросить, на ком? Хотя нет, не стесняюсь. А Джинни в курсе твоих матримониальных планов?

— Ага, как раз всю ночь её в это и посвящал.

Лихорадочно оглядевшись в поисках галстука и так и не приметив его в куче сваленного на пол барахла, махнул рукой и метнулся к шкафу. Хер с ними, с брюками, а вот в такой рубашке (точнее, в том, что от неё осталось) идти на работу точно нельзя. Выцепил первую попавшуюся, кажется, жутко не подходящую к костюму, и, зажав комм между плечом и ухом, принялся одеваться.

— Мам, я сам разберусь, ладно? Не надо мирить меня с Шандаром, Джинни и всем Греймором! И я всё еще опаздываю на работу!

— Часом больше, часом меньше, всё равно уже опоздал.

— Но я никогда не опаздываю!

И впрямь — никогда. За почти десять лет своей работы, сначала помощником, а потом и прокурором, я приобрёл репутацию самого исполнительного, пунктуального и вообще, самого лучшего работника. Именно такой репутации я и хотел — чтобы ни у кого не возникло сомнений, что я хорош. Не только как альфа, но и вообще.

А я хорош. Смею надеяться, в постели тоже, и моя киса сбежала (в окно, что ли?) исключительно потому, что кошки — самые вредные и непостоянные существа в мире.

— Ты правда… — мама замялась, по старой памяти пытаясь подобрать слова. Зачем — непонятно, я взрослый мальчик и имею обширный словарный запас нецензурной лексики. — …затащил в постель Реджину?

В постель. Ха, постель вообще была довольно проходным пунктом в нашей программе — Джинни уже устала, да и я, пусть и хотел её ничуть не меньше, чем в предшествующие четыре раза, был… утомлён, да. И слишком пьян, иначе никак не объяснить, что мы сделали это… столько раз.

Стыд мне не свойственен, однако сейчас вдруг стало донельзя неловко за свою выходку. Я что, и впрямь занялся с ней сексом в своём кабинете? На своём столе? Как за ним теперь работать вообще? И это я ещё не вернулся в тот самый кабинет, не ощутил снова её запах, пряный, острый, такой желанный, незаметный для человека, но пропитавший всё для оборотня.