Лара Эдриан - Полночный покров
– Рената, сейчас ты свободна.
– Да, думаю, свободна, – неуверенно произнесла Рената. – Но как же Мира?
Николай долго смотрел на нее и ничего не отвечал. Она отказывалась видеть сомнение в его глазах, отказывалась принимать ложные заверения, что Мире уже ничем нельзя помочь. Мира в руках опасных вампиров. А она ослаблена воспалившейся раной.
Николай развернулся к ванне и повернул оба вентиля смесителя. Полилась вода, он оглянулся на Ренату и сказал:
– Прохладная ванна поможет сбить жар. Залезай, я помогу тебе.
– Нет, я сама справлюсь...
Он безапелляционно поднял бровь:
– Снимай рубашку, Рената. Я помогу и наконец-то как следует осмотрю рану.
Николай был неумолим. Рената смирно сидела, пока он расстегивал нижние пуговицы. Рубашка спала. Она прикрылась руками, хотя на ней был бюстгальтер. Слишком простой, она их выбирала по привычке, сформировавшейся в церковном приюте, – и сейчас это ее смущало.
Но в данный момент в отношении Николая к ней не было ничего сексуального. Его интересовало только ее плечо. С вниманием и осторожностью он пальпировал область вокруг раны. Затем от входного отверстия его пальцы двинулись вокруг плеча к отверстию выхода пули.
– Так больно?
Несмотря на то что он едва прикасался к ней, боль заставляла ее внутренне содрогаться. Рената поморщилась и с шумом втянула в себя воздух.
– Прости. Вокруг выходного отверстия большая зона покраснения и припухлость, – сказал Николай, и его голос вибрацией прошел по ее телу; пальцы продолжали мягко скользить по плечу. – Зрелище тревожное, но если мы промоем рану и...
Рената понимала, что заставило Николая замолчать. Он увидел клеймо на ее спине. Сейчас оно горело точно так же, как в ту ночь, когда его выжгли.
– Вот черт... – выдохнул Николай. – Что это? Выжженное клеймо?
Рената закрыла глаза. Ей хотелось провалиться на месте. Но она лишь выпрямилась и еще больше напряглась:
– Ерунда.
– Бред собачий. – Николай взял ее за подбородок и заставил приподнять лицо. Она набралась мужества и посмотрела в его небесно-голубые глаза. В них она не увидела жалости – только холодную ярость. Рената растерялась. – Скажи мне, это Сергей Якут?
Рената пожала плечами:
– Один из его креативных способов напомнить мне, что его раздражать нельзя.
– Сукин сын, – зло прошипел Николай. – Он получил свое. Вот за это ... за все, что он с тобой сделал, наказан сполна.
Рената удивилась такой неподдельной ярости, будто Николая это касалось непосредственно. Хотя он, как и Якут, был вампиром, а она – всего лишь человеком, за два года ей отлично дали прочувствовать, в чем заключается разница. Ей позволяли жить только потому, что она была полезна.
– Ты на него совсем не похож, – тихо произнесла Рената. – Я думала, ты такой же, как Сергей Якут, Лекс и все остальные, которых я видела. Но ты... я не знаю... ты другой.
– Другой? – Его взгляд оставался пристально-напряженным, но улыбка застыла в уголках рта. – Это комплимент или бред, вызванный жаром?
Рената улыбнулась, хотя физически чувствовала себя отвратительно:
– Думаю, и то и другое.
– Договорились. А теперь давай снимать жар, пока я не утонул в сладкой патоке твоих комплиментов.
– Патоке? – удивилась Рената, наблюдая, как он взял бутылку и плеснул в воду жидкого мыла.
– Да. – Нико, повернувшись вполоборота, посмотрел на нее.
– Тебе не нравится, когда тебя хвалят?
– Что-то в этом роде.
Нико криво усмехнулся, но две появившиеся на его щеках ямочки сделали его очень обаятельным. Глядя на него вот такого, Рената догадывалась, что он, вероятно, обладает многими достоинствами, и не только боевыми, за что его можно похвалить. Основываясь на собственном, пусть и ничтожном, опыте, она представляла, каким искусным любовником он может быть. И вопреки желанию продолжала чувствовать тот поцелуй, его обжигающее тепло, и жар здесь был ни при чем.
– Раздевайся, – сказал Николай. И Ренате вдруг показалось, что он прочитал ее мысли. Он поболтал рукой в воде, пенящейся мыльными шапками. – То, что надо. Давай залезай.
Рената наблюдала, как он стряхнул пену с руки, заглянул в шкафчик, вытащил сложенную пополам мочалку и большое полотенце. Пока он стоял к ней спиной, искал мыло и шампунь, Рената сняла лифчик и трусики и погрузилась в прохладную воду – истинное блаженство.
С глубоким выдохом она опустилась ниже, и ее напряженное от усталости тело расслабилось. Она устроилась так, чтобы удобно было плечу и под мыльной пеной не видно было груди. Николай сунул мочалку под струю холодной воды над раковиной, свернул и приложил ей ко лбу.
– Так хорошо?
Рената кивнула, закрыла глаза и прижала компресс рукой. Очень хотелось лечь на стенку ванны спиной, но как только она сделала попытку, боль мгновенно заставила ее передумать и стиснуть зубы.
– Давай так. – Николай положил свою ладонь между ее лопаток. – Обопрись и расслабься, я буду тебя держать.
Рената медленно перенесла вес на его сильную руку и расслабилась. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз о ней кто-нибудь вот так заботился. И не могла. Ее глаза сами собой закрылись от благодарности и наслаждения. Ощущение сильных рук Николая, прикасавшихся к ее измученному болью и усталостью телу, вызывало у нее непривычное и странное чувство защищенности – очень приятное чувство.
– Так лучше? – спросил он.
– Ммм, хорошо, – протянула Рената, затем приоткрыла один глаз и посмотрела на него. – Прости, опять разливаю патоку.
Снимая с ее лба компресс, Николай хмыкнул и посмотрел на нее так серьезно, что у Ренаты екнуло сердце.
– Не хочешь рассказать мне об отметинах на спине?
– Нет.
Рената напряглась, не желая открываться Николаю до конца. Она не была к этому готова. О том, как на ее спине появились шрамы, ей не хотелось ему рассказывать, и тем более при данных обстоятельствах. Она пережила такое унижение, о котором не то что говорить – вспоминать не было сил.
Николай не стал настаивать. Он опустил мочалку в воду, захватил ею пену и намылил ей здоровое плечо. Прохладная вода приятными тонкими струйками потекла вниз, огибая выпуклость груди. Николай потер мочалкой шею, лопатку и переместился к раненому плечу.
– Не больно? – Его голос прозвучал тихо и глухо.
Рената кивнула, говорить она не могла, слишком нежными и возбуждающими были его прикосновения. Она молча позволяла ему мыть себя, любуясь игрой красок дермаглифов. У Николая рисунки дермаглифов были не такими густыми, как у Сергея Якута, – на светлозолотистой коже искусные симметричные завитки, узоры, напоминавшие цветочные орнаменты с вплетенными в них языками пламени.
