ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена

И вот тогда я ощутила страх. Страшный страх. Змеей жуткой, ядовитой, в душу заползающий. И вовремя. Аккурат аспида вспомнила. Для него, для того кому так дрога была, я была готова зажечь много свечей. И пальцы вновь выхватывают оттенки злой чародейской магии, чтобы сотворить из нее светлую ведьмовскую.

Черно-зеленый — чтобы никогда больше боль да скорбь не отравляли аспида, чтобы перестал он бояться потерять меня.

Мертвенно-зеленый — чтобы память о погибших, не терзала душу его.

Прозрачно-зеленый — чтобы судьбу свою нашел и не терял никогда. Чтобы сумел разглядеть любимую за болью от потерь. Чтобы взгляд прояснился и больше никогда не туманился.

И три свечи отделились от костра, три засияли оттенками да значением, в них вложенным.

А я о последней свече уж думала. О самой важной. О самой ценной. И хорошо, что с первыми все вышло справно, да чувство боли чуть притупилось, потому, что о самом дорогом думать всегда сложно.

Агнехран… имя твое само по себе страх наводит. Услышишь, и уже жутко, да не по себе становится, но ты таков для всех, а для меня…

Зеленый алмаз.

Ты был для меня таким — ярким, недостижимым, желанным, сулящим опасность и опасения, манящий силой, и отталкивающий ею же. Сильнейший архимаг на континенте. Заклейменный, попавший в рабство, потерявший все, но не утративший человечности. Искалеченный, но не сломленный. А то, что маг… тебя даже это не портило.

Яркий зеленый алмаз — самый редкий в мире, самый ценный, самый желанный. И как бриллиант — самый крепкий, самый устойчивый, самый прочный. И я все силы собрала, все что оставалась во мне, и выплеснула в жестокое пламя, закаляя его, придавая форму, ограняя, отторгая. Тяжело далось мне это, тяжелее чем все ранее содеянное, но когда есть ради кого, тогда силы сами откуда-то да появляются. И я справилась. Не огнем — алмазом ограненным отделилась энергия от зеленого пламени, и не зажглась — засияла последняя свеча.

Ослепительно-яркая свеча цвета и формы зеленого алмаза…

Надеюсь, ты забудешь обо мне, охранябушка. Очень надеюсь… Ты ведь сильный, был сильный, а теперь еще сильнее станешь, да не повредит тебе больше ни проклятие чародейское, ни заклинания ведьминские… Теперь я за тебя спокойна…

И я рухнула на землю, но вовсе не для того, чтобы умереть. На «умереть» сил уже не осталось. Осталось на другое — бороться до конца. Потому что Луняше я такой судьбы не хотела.

— Клюка! — и верная помощница оказалась в моей руке.

«Леший…» — мой мысленный стон.

Отозвались разом оба. И мой друг сердешный и тот, каменный, что лишь недавно моим стал. А я уже ни к кому конкретно из них не обращаясь, лишь прошептала:

— Помоги…

И на том помутилось мое сознание, словно сгорело дотла, без остатка. Только помню руки сильные, что обхватили, огня не убоявшись, да хриплое:

— Как помочь, ведьма ты несносная?

А говорить не могла я уже, ничего не могла, гасла я, как свеча на ветру. Но даже угасая, сдаваться без боя не желала. И теряя сознание, прошептала:

— Лешенька, милый, родной, изыщи те места, в коие магию жизни влить смогу. В округе таковых уже не осталось…

Глухой, полный отчаяния, совершенно не свойственный лешему стон, и прижав ладонь к моей щеке, аспид выдохнул в лицо:

— Первое — Выжженные горы. Смотри мне в глаза. В глаза, Веся!

И я посмотрела.

А глаза то у аспида стали ясные, и почти… человеческие, что ли. И ладонь мою он себе на лицо сам положил, своею прижал, в глазах страх, на лице гнев.

Но лишь секунду.

Потом вспышка и я вижу горы. Далекие, от нас совсем далекие, я таких-то и не видела никогда — снегом припорошенные, соснами-великанами поросшие, да две горы из гряды дочерна выжженные. И странно то, что коли сосна горит, шишки ее раскрываются, семена на волю выпуская, а тут не было такого — и семян не было. Придется постараться! И я выдохнула живительную силу. Не туда, где гарь да уголья морозом схвачены были уж много столетий, а на гору соседнюю, усиливая рост саженцев, да выпуская семена созревшие, и ветром их подхватывая. Потрудиться пришлось из последних сил, зубы стискивая, да губы в кровь искусав, но упали семена в подготовленную почву, да ринулись ввысь сосны могучие. И никогда, вовеки мне бы такое не совершить, силенок бы не хватило, а тут… еще остались, к сожалению.

— Да, будь оно все проклято! — прошипел аспид, с трудом ярость сдерживая. — Смотри на меня, опять смотри! Давай, Веся!

И браслет на моей руке щелкнул. Браслет обручальный, мой. А свой он видать и не снимал никогда.

Я глаза вновь открыла, на него посмотрела, аспид в ответ новый образ на растерзание отдал.

Черная пустошь.

Страшное место. Незнакомое. Неизвестное. Гиблое да гибельное, вот уж где силы смерти было столько, что и вовек не перебороть. Песок то в пустоши черный, от того на солнце раскаляется докрасна, не выжить там никому на поверхности — под землей и то с трудом выживают.

— Оазисы, — прошептал аспид, судорожно мне образы передавая, — я как-то пробовал сам, чуть магии не лишился. Опасно такое предлагать, но в нашем положении деваться некуда. Призови воду, Веся, давай, я проводником твоим буду.

И я позвала. Выводя потоки подземные туда, куда аспид указывал. Наполняя озера подземные, что почти высохли. Поднимая источники, что уж давно перестали к поверхности пробиваться, да те оазисы подземные, в коих ранее жили кочевники, опустели давно, песком покрылись…Вода поверх того песка поднялась, затопляя зелень высохшую, пробуждая растения почти мертвые, заставляя шакалов пустынных головы поднять, носами по воздуху водя, принюхиваясь, да не веря, что воду чуют. А в одном из селений я увидела эфу, ту самую, что аспид сегодня ко мне приводил, в обход всех правил да устоев, замерла та эфа, у самой в руке посох, к ногам ее споро вода из речушки, что засохла давно, заструилась, и тогда вдруг сказала эта страшная женщина:

«Останови ее. Хватит!».

Как почуяла меня — я не ведаю. Но аспид ее услыхал, ладонь мою от лица своего убрал мгновенно, и я контакт с пустошью утратила. Только жег еще огонь, не весь я истратила, его почему-то оказалось много. Слишком много. Подготовились гады — это лешенька каменный точно подметил, подготовились… гады!

И вдруг сквозь боль, с коей смирилась уже почитай, сквозь нестерпимый жар и чувство горечи, к губам моим аспид прижался своими. Вдох, всего один вдох, и выпил он весь оставшийся чародейский огонь до последней капли. Содрогнулся от боли, задышал тяжело, пытаясь с силой непомерной справиться, а потом открыл глаза змеиные красные, и одно всего слово выдохнул:

— Убью!

И рухнул. Аккурат рядом со мной и рухнул. А кто бы не рухнул, от такой-то волшбы?

И вот он рухнул, а я приподнялась несмело, клюку все так же сжимая, да на аспида в тревоге взирая.

Из воды без всплеска, без шума скользнул Водя, быстро к нам подошел, на колено одно опустился, пальцами к шее аспида прикоснулся, отсчитал что-то с глазами закрытыми, на меня посмотрел и сказал:

— Жив.

— Точно жив? — я сама полумертвая была, да от тревоги такой и говорить смогла на удивление.

— Точно, Веся, точно, — Водя на меня смотрел так, словно видел если и не в первые, то точно как-то иначе теперь. — Свечи эти, — он поляну оглядел, — это такой ведьминский ритуал, да? Скажи мне что да, Веся, пожалуйста!

А что я сказать могла?

Правду сказала:

— Нет.

Еще и добавила:

— Сама выдумала. Когда делать нечего, и не такое же выдумаешь.

— Весссссссся! — прошипел водяной ну совсем как аспид, а то и позлее.

И все мое негодование как плотиной прорвало!

— Водя, а что делать было? — воскликнула раздражено. — Ты — водяной, и только водяной, сила чародейская у тебя есть, но пользоваться ею ты не умеешь. А как водяной, ты бы и себя, и часть реки погубил, а то и до самого моря скверна добралась бы. А я ничего не могла сделать как ведунья. Ничего, понимаешь? Мы с первой-то волной с трудом справились, а вторая загубила бы на корню все наши старания! Не могла я лесом рисковать, и так уж рискнула, от того поступила как смогла, другого пути у меня не было!