ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена

«Не взваливай все на себя!- крикнул Водя».

Не ответила я ему, поздно было отвечать — началось!

И так захотелось сжать ладони в кулаки, но лишь раскрыла сильнее, подставляя себя под удар. Водя правду сказал — первый всплеск неконтролируемый был, от того большой беды избежали, но сейчас большой бедой было бы оставить его без контроля. А потому, тяжело и глубоко дыша, так чтобы голова закружилась от переизбытка воздуха, я зашептала слова призыва;

— Приди! Приди! Приди!

Зажги огонь в груди!

Приди беда-бедой,

Лети сюда за мной!

«Веся, ты что творишь?» — Водя все сразу понял.

Лешенька не понял ничего, кинулся было ко мне, поторопил его окрик водяного:

«Останови ее!»

Да, было уже поздно, а я ускорила неизбежное, добавив на языке магов:

— Veni! Veni! Veni!

Ignem in pectus!

Veni tribulationis!

Volare huc ad me!

Всплеск силы зеленой да могучей настолько, что не в семеро, а во все девять раз первый удар превосходила, не всколыхнулась над лесом, не расплескалась на реку и луга, не затерялась в листве да траве. Нет! Только не в моем лесу! Ни в одном, ни во втором!

И призванная и от того захваченная под контроль энергия зеленым огненным змеем ринулась ко мне, раскрывая пасть и собираясь поглотить меня полностью.

Наверное, в этот миг мне было страшно… За себя очень страшно. Но за лес, за лешеньку, за Лесю с Яриною, за болотников, за всех моих близких — в сто раз страшнее. Я уже теряла, и родных и близких теряла, я не хотела так больше… Не хочу никого больше терять! Хочу, чтобы все жили! Не в воспоминаниях, не в памяти, не в сердце — а в реальности, по-настоящему жили!

«Веся… — бабушка припомнилась притомившейся, руки дрожат, огниво никак искру отдавать не хочет, но бабушка старается, снова и снова чиркая по огниву, — запомни, внученька, коли свечу с сердцем добрым зажжешь — кому-то важному для тебя на земле теплее станет».

И я зажгла!

Не свечу — пламя!

Яркое, ослепительное пламя, что из ринувшегося на меня огненного змея стало дугой и теперь полыхало между раскинутых рук моих. И силы в нем было столько, что я точно могла сказать сразу — не справлюсь. Я не справлюсь, не сдюжу, не сумею. Удержать его в таком положении, не позволяя притронуться к лесам моим, я смогу минуты две, не больше.

«Веся, я к тебе. Я быстро!» — знала что быстро, знала что спешит.

Водю я уже хорошо знала, как и он меня. И он догадывался, что я пойду на все, только бы спасти свое. Абсолютно на все.

И я пошла…

— Гори-гори ярко, гори словно тьма,

Сжигай меня пламя, пали не скорбя.

Гори все сильнее, притягивай мрак,

Гори разгорайся, я справлюсь и так!

Слова сорвались хрипом, но для заклинания этого было достаточно. Я не смогла отдать свой лес, я не смогла отдать своих близких — я отдала себя.

И яркое зеленое пламя охватило меня всю. Я стала костром. Изумрудно-зеленым, ослепительно зеленым, сверкающе изумрудным. Я полыхала, задыхаясь от боли. Я сгорала, изо всех сил сдерживая вой раненной волчицы, что рвался из самой груди, но боль это только боль — я отрешилась от нее, приказала себе забыть о ней, и протянула руки к костру, словно согревая озябшие ладони. Вот только этим костром была я. Дровами была я. А пожирающим хворост пламенем была чужеродная, злая, убийственно жестокая магия чародеев. И страшно мне, боязно, и терзает страшная мысль — успею я, или это пламя, приняв вызов, сожжет меня без остатка?

Не думать о боли… только не думать.

Не думать о смерти — я не могу позволить себе умереть.

Не думать об аспиде и охранябушке… только не думать, не сейчас.

Но почему-то настойчиво звучит бабушкиным голосом где-то в груди: «Веся, запомни, внученька, коли свечу с сердцем добрым зажжешь — кому-то важному для тебя на земле теплее станет».

И тут я вот о чем подумала — энергия, она ведь не пламя. Это если от пламени зажечь свечу, пламени меньше не станет, но если от энергии магической часть отделить, количество самой энергии уменьшится! Вот он выход! Сама я с таким количеством силы не справлюсь, сгорю я как ветошь сухая, полыхну как былинка, а вот коли количество магии уменьшить…

И заготовленное заклинание уничтожения, я произносить не стала.

Распахнула глаза, огляделась, и начала искать прорехи в чародейской магии, едва дыша и пытаясь сконцентрироваться. Но не выходит. Пламя оно и есть пламя, пусть и энергетическое, и оно сжигает меня заживо, а мне нужно, во что бы то ни стало нужно справиться!

Мои ладони невыносимо жжет, так что хочется с криком отдернуть и баюкать в попытке унять боль, но я решительно касаюсь ярко изумрудно-зеленого пламени, потому что мне нужно, просто необходимо увидеть больше!

И когда я заставила себя забыть о боли я различила первый оттенок — малахитовый. У Ульгерды был такой кулон, малахитовый, муж ей в день свадьбы подарил, и вот уж нет его давно, сама Ульгерда цветом лица с тиной речной сравнялась, а малахитовый кулон на серебряной цепочке и по сей день в память о нем носит.

И я зажгла первую свечу. Малахитовую. Малахит он камень особый, магический. Среди людей говорят, он способен исполнять любые мечты, но мы, ведьмы, знаем — малахит этот тот камень, что поддержит в трудную минуту, придаст стойкости, сил, решительности. И отделяя от своего погребального костра малахитовую энергию, я почти почувствовала, как где-то далеко, Ульгерда схватилась за кулон свой, ощущая, как к ней возвращаются силы, как приходит решимость действовать, как вновь в сердце ее растет вера в чудо, и в то, что она это чудо сотворить может. Она сможет, я знаю, и ведьмы выстоять в борьбе против чародеек подлостью в цитадель дочерей земли прокравшихся, смогут тоже.

И снова взгляд в пламя, ослепительное, сжигающее, ранящее. Не думать о боли, только не думать.

И я вычленяю новый оттенок — ядовито-зеленый. Опасный оттенок пламени, ядовитый, приносящий боль, отравляющий… Велимира — прекраснейшая из ведьм, подлейшая из предателей, погубившая столько жизней… я зажгла эту свечу для тебя. Свеча была яркой, огромной, чудовищной. Она отделилась от костра имени меня, и заполыхала так, что на поляне у реки стало втрое светлее. Прости, чародейка, но кто со злом в мой лес придет, тот от того зла и погибнет и нет у меня к тебе никакой жалости! И показалось на миг, что где-то далеко, очень далеко, а может и близехонько, в пламени этой самой ядовитой свечи, извивается женское тело, корчась от боли.

Что ж, не мне одной от нестерпимой муки слезы ронять.

А пальцы, что почернели от жара, выбирают новый оттенок — сине-зеленый, цвет реки-реченьки. И я зажгла эту свечу для Воденьки. Для друга верного, друга надежного, друга-соратника, я знала, ему сейчас сила нужна была. Не такая, что разрушает как лесной пожар, такой у него самого хватало, а та, что согревает как огонь в печи, что тепло дарит, и уют.

И третья свеча отделилась от охватывающего меня пламени, а глаза уже судорожно выискивают следующий оттенок в зеленом огне.

Травянистый, не такой яркий как изумрудный, но взгляд притягивает как зазеленившиеся поля по весне… И я зажгла свечу для селян, чтобы были дружными всходы, плодовитыми посевы, большим урожай. Всех что могла захватила — всех кто невольно под власть моего леса Заповедного попал, всех кто на несколько миль вокруг был, всех кого смогла. И четвертая свеча, унося с собой часть пламени чародейского, отделилась от огня.

Сколько еще успею? Сколько смогу?

Зеленолиственный — все сады, для леса я эту силу уж не могла использовать, но все сады человеческие, все, что были видны с высоты птичьего полета, мудрый Ворон подсобил, все зазеленели как никогда.

Желто-зеленый — быть урожаю яблок в этом году изрядным.

Темно-зеленый — сосны да ели, да кусты придорожные, все что в своей жизни хоть раз увидела, все исцелила, да жизненной силы прибавила.

Вот только части пламени свечами призрачными все отделялись и отделялись, а огонь, сжигающий меня, полыхал как прежде, и казалось, не уменьшился ничуть.