Два дня до солнца - Марина Сергеевна Комарова
― Якорь ― это уникальный дар, ― продолжает Дан. ― Не менее уникальный, чем Создатель. Якорь тянет к себе всё то, что создали такие, как ты, Антон. И кроме этого ещё много чего интересного.
― Как… ― Я хмурюсь. ― Как это происходит?
― Как у других ― не знаю, ― пожимает он плечами. ― У меня было просто состояние, как у дикого зверя. Безмолвно выл и тянулся-тянулся-тянулся…
Его интонация не меняется, но у меня вдоль позвоночника проносится ледяная стрела. Потому что в каждом слоге ― страх. Страх настолько сильный и вязкий, что невозможно дышать.
Это странное осознание: у Богдана Ярасланова может быть страх. Такой страх.
― А… дальше?
Он чуть прищуривается, смотрит в окно. Там проносятся дома в оврагах, фонари и лента ночной реки.
― Не знаю, сколько так прошло времени. Но в какой-то момент открылись двери, и я увидел Тиглата. Порядком обалдевшего, испуганного, до ужаса уставшего, но… способного вытащить меня. И он вытащил. Хоть сам едва не окочурился от моего вида.
― Что было с видом?
Дан смотрит на меня так, что вмиг отпадают все вопросы. Я отбираю у него бутылку и уже сам разливаю остатки наливки. Вишни, как и ожидалось, застревают в горлышке. Приходится встряхнуть, чтобы упали в стаканчик. Они делают это слишком шустро, плюхаются, и капли летят прямо на пальцы Дана.
Он медленно поднимает руку, смотрит на то, как в свете звезд чернеет наливка на белой коже. Как-то странно, совершенно нечеловечески улыбается и подносит их к губам.
В тот же миг у меня во рту появляется солоновато-металлический вкус, а перед глазами вспыхивают желтые фонари у замковой стены. К горлу подскакивает дурнота. Алкоголь немного притупляет ощущения, поэтому удается сделать глубокий вдох. Но вопрос срывается сам:
― Там… тогда… это была кровь?
Он не меняется в лице, прикрывает глаза ― только подрагивают ресницы.
― Это была кровь.
Спокойным, совершенно безразличным тоном и… чистую правду. Больше ничего не надо спрашивать. Надо ещё много узнать, но язык не поворачивается говорить.
― Твоя горгонида, ― внезапно резко переводит Дан тему: ― Её больше нет. Придумывай что-то другое. С горгонидами сейчас вообще лучше не связываться. Потому что они не просто фантазия.
Я только чувствую, как отвисла собственная челюсть. Но все же беру себя в руки.
― В смысле? Это как раз фантазия.
Дан смеется, немного хрипло и как-то ломано, очень странно звучит:
― Если захочешь ― познакомлю тебя с «фантазиями», Антон. Даже далеко не надо ехать, плюс-минус полтора ста километров. Или сколько там до Одессы?
Я опять теряю дар речи. В смысле, до Одессы?
Дан же допивает все до капли, отодвигает стакан в сторонку и невозмутимо укладывается.
― Уже поздно. Завтра придется тебя и правда выносить из поезда.
Я бросаю взгляд на экран телефона. Три часа ночи. Поздно… Но как сейчас заснуть?
Как ни странно, пока я об этом раздумываю, Дан практически сразу отключается. Некоторое время я просто еду и смотрю в окно невидящим взглядом, потом вздыхаю и осторожно задвигаю бутылку со стаканами в бумажном пакетике под столик. Утром вынесу.
Бросаю взгляд на спутника. Спит. Только нормально не накрылся. А из окон обычно дует, как бы ни было тепло на улице.
Я тихо привстаю, подхватываю плед и натягиваю на его плечи.
И правда… поздно. Завтра будем со всем разбираться.
Глава 16. Что ты такое?
Те, о ком не знает Антон Шуткач
8 лет назад
Я не совсем понимаю, что мы тут делаем. Никто и не спешит давать мне ответ. Мы явно заходим через дверь, которой часто не пользуются. Тут безлюдно, никто не выскочит и не спросит, что за чудовище идет рядом со мной.
Ябо с интересом смотрит по сторонам, но, что удивительно, молчит. Ни слова, хотя ещё пару дней назад болтал бы без умолку. Что случилось?
Ответ напрашивается только один: он знает больше меня.
― Чех, ― тихо зову я, но он жестом дает понять, что лучше помолчать.
Послушно затыкаюсь. Что ж, кажется, и правда, не время болтать.
Чех знает, куда идти. Мы просто проходим узкий коридор, где пахнет лекарствами, спиртом и чем-то ещё… то ли глиной, то кровью. Я хмурюсь, пытаясь понять, что сейчас чувствую. Откуда такое нелепое сочетание?
― Не спи, ― легонько толкает меня в бок Ябо, а потом и вовсе тянет за рукав, ибо Чех успел нырнуть в боковой кабинет.
Здесь… явно работает косметолог.
Я недоуменно осматриваюсь. Кабинет как кабинет: вот специальная кушетка для клиентов, раковина, шкафы с какими-то лекарствами и средствами, несколько аппаратов, которые для меня совершенно непонятны. Я, конечно, писал несколько статей о косметологии, но ими все знакомство с этой сферой ограничивалось. Поэтому я озираюсь даже с любопытством.
Открывается дверь подсобного помещения, и в дверном проеме появляется жилистый брюнет. Моё внимание сразу приковывают его руки. Длинные пальцы, подвижные, такие… «танцующие». И эта косточка под большим примечательная, так и притягивает взгляд. Почему-то ощущение, что пальцы ни на секунду не останавливаются, хотя он всего лишь держит полотенце. Такой… не красавец совсем, но раз увидишь ― запомнишь на всю жизнь. И черные глаза, внимательные и любознательные; и ассиметричную стрижку; и эти выразительные скулы.
Он смотрит на нас с большим интересом. Я пытаюсь уловить шок или хотя бы удивление от вида Ябо. Но в черных глазах, которые на самом деле скорее темно-карие, ничего подобного нет.
― Как интересно, ― наконец-то произносит он.
― Я обещал, что будет интересно, ― кивает Чех.
― Чувствую себя музейным экспонатом, ― ворчит Ябо, складывая руки на груди. ― Ну что, что будешь делать?
Мужчина переводит на меня взгляд, внезапно улыбается уголком губ:
― Он был совершенно невыносим все это время?
Это застает меня врасплох, но потом я всё же собираюсь с мыслями и подтверждаю:
― Именно, но я смог.
― Вы молодец. ― Он вдруг протягивает руку. ― Владимир.
― Дмитрий, ― представляюсь я, пожимая «танцующие пальцы». Крепкие, кстати, сильные. Даже немного неожиданно.
Он поворачивается к Ябо и Чеху, задумчиво смотрит на обоих. Я замираю, кажется, даже не дышу: чувствую, как Владимир буквально взвешивает все за и против.
― Сколько понадобится времени? ― спрашивает Чех.
Владимир чуть прищуривается, окидывает Ябо взглядом
