Реверанс со скальпелем в руке (СИ) - Тамара Шатохина
- Из Сибири, Жак, - устало подтвердила я, - русская школа – я могу поклясться в этом своей жизнью или жизнью нашего короля. Как его зовут, кстати и какой сейчас год?
- Diable, Мари! – выругался Дешам и вскочил, заметавшись по обрывистому берегу, - о чем тогда вы хотели говорить со мной?
- О сифилисе, - мрачно уточнила я.
- Какого опять дьявола?! – взвился снова он.
- Сядьте… будем говорить. Успокойтесь, мэтр, а то вас удар хватит – как моего мужа.
- И почему я не удивлен? – развел руками доктор.
- Садитесь же наконец, - опустилась я сама на бугорок и похлопала по траве рядом с собой, - и я расскажу…
И рассказала…
Психованный и глупо верящий в ведьм и призраков Дешам стал… еще ближе, что ли? Да что там! Я всегда относилась к нему с необъяснимым доверием. В попаданстве собиралась признаться. Но с этим теперь погожу.
Он молчал. Долго. На меня не смотрел. Думал. Потом тяжело поднялся и отряхнул штаны от травы.
- Я узнаю – кто это был.
- Нет, это уже другой вопрос, - не согласилась я, - мне важно одно – подхватила я заразу или нет?
- Вы хотите, чтобы я осмотрел вас? – свел он брови в кучку.
- Я осматриваю себя сама – периодически и при помощи зеркала. Там – чисто, - спокойно докладывала я, - но что-то со мной происходит, Жак. Изменения есть, но я затрудняюсь – ощущения ускользающие, симптомы смазаны. Но сегодня утром я едва не рухнула в обморок, в глазах темнело и были позывы на рвоту. Я бредила кофе… Беременность сразу исключим – Маритт… несчастная я – бездетна. За это и была изгнана мужем из тех самых прекрасных залов в каменный мешок в лесу – без денег и даже панталон. Во мне есть странности, мэтр – признаю. И ничего удивительного - я умирала. Топилась, но чудом выжила.
- Вы что-то там видели, узнали? – осторожно интересовался мужчина.
- А что там…? Память просто отшибло... частично. Так какой сейчас год?
- Одна тысяча семьсот пятьдесят третий от Рождества Христова.
Я кивнула: - А король тогда у нас…?
- Людовик Пятнадцатый… Возлюбленный.
- Кем? – не поняла я, потом сообразила: - А-а… это прозвище. Хорошее время. Спасибо, Дешам. А Россия, что там у них?
- Россией правит женщина, - напряженно смотрел он на меня, - а еще они избрали путь не истинной религии.
- Исчерпывающе, - пробормотала я, - а вы что - настолько религиозны?
- Это только между нами, Мари, - чуть расслабился и даже усмехнулся мужчина: – После «красного» человека я сторонник научного взгляда на мир. Хотя понимаю, что должно бы наоборот…
- Мы уклонились от темы, - напомнила я, - а нельзя ли часом расспросить часового, которого оставил тогда у домика Гаррель? Только не нужно резких движений, пожалуйста! Ваше заступничество, а не дай Бог и дуэль, будут означать огласку, а мне она не нужна. Не важно даже имя, а просто хочу знать – не болен ли он?
- Опять вы странно говорите! - прикрыл он глаза, - все офицеры полка здоровы. У большей половины в городе или ближайших поселениях чистые содержанки. Или семьи. И я не представляю себе аристократа в образе насильника… а если все же - нижний чин?
- Не думаю. Гарреля уважают, но часовой ослушался его – похоже, подчинился приказу высшего чина. А еще я помню дорогие духи… И к вопросу о «не представляю» - мой муж тоже был аристократом. Опросите, пожалуйста, часового. Буду очень вам благодарна.
- Непременно… Ваш муж был недостойным человеком, но еще и стариком, Мари. То, что мужчина способен быть с женщиной, еще не означает, что его семя жизнеспособно.
- Он подкладывал свою жену и под других, Жак… про одного знаю доподлинно. Простите за такие подробности. Но вы заставили меня задуматься… спасибо, - поднялась я, тяжело опираясь на руку доктора.
- Но если все же – так…? Что именно вы собираетесь предпринять в этом случае? – ровно интересовался Дешам.
- Я подумаю, - пообещала я, - не будем спешить с диагнозом.
- Мне кажется иногда, что вы намного страшнее «красного» человека, Мари. От вас порой мороз по коже, - так же ровно отметил он, - прячьте себя старательнее. И побольше женской глупости. Соответствуйте, в конце концов, своему возрасту, - расстроено качал он головой, - иначе…
По возвращению в лагерь меня снова потянуло в палатку – временный, но уже только мой дом. Неистребимо это в нас, наверное – обустроить, украсить, обуютить…
Там произошли изменения – на перинке лежала еще одна такая же и я поняла, что это просто пуховые одеяла, но теплые, зимние, что ли? Новая подушка. Простое постельное бельё стопочкой – без вышивок и кружев, но добротное, из беленого льна. Мои баулы бросили возле небольшого сундука, обтянутого темной кожей.
А сундук стоял на ковре - земляной пол был застелен чуть потертым и слегка линялым уже ковром в бордовом и полу-алом тонах, как здесь принято говорить.
На ровной поверхности сундука стоял набор – винтажное… нет – просто очень красивое зеркало в фигурной рамочке, похоже – бронзового литья. Небольшое, но я видела в нем своё лицо полностью и даже прическу. А рядом – по обе стороны от него – два подсвечника в одну свечу.
Я села на кровать. Хотелось плакать...
И красивой быть, и нравиться… И чтобы мною любовались даже если и нечем там любоваться, по большому счету. И улыбались зачаровано, с трудом отводя взгляд… Переживали, что откажу, нервно пряча руки в карманах и независимо при этом улыбаясь… Чтобы прелестью назвали и радостью… - рекой хлынули из меня слезы и сопли тоже…
Ерунда все! Но как же… хочется.
Переплакав, я взяла зеркало в руки и внимательно вгляделась в него – худое бледное лицо, вокруг глаз – синяки… Чуть бы еще поправиться – и Маритт будет совсем похожа на меня – ту, но только молодую. Почти одно лицо, но волосы у неё роскошнее. Прелесть, что за волосы… медленно стянула я с волос косынку. Вороное богатство рассыпалось по плечам блестящим водопадом. Сильно! Экология, скорее всего…
