Инкуб. Строптивая добыча - Анна Вьюга
Стискиваю поручни, пытаюсь вскочить с места, чтобы прервать невыносимо-сладкую пытку, но он перехватывает меня за талию левой рукой, и в таком неловком положении прижимает теснее к себе. Губы впиваются в шею коротким жгучим поцелуем. А правая рука резко дёргает вниз вырез моего платья и обнажает грудь.
Вкрадчивый шёпот на самой границе восприятия. Он словно заводит меня всё туже и туже до состояния предельно сжатой пружины.
- Он будет вторгаться в неё снова и снова, причиняя боль. Ей будет неудобно и стыдно, и всё окажется совершенно не так, как она представляла… и никакой королевой мира она себя чувствовать не будет, а только мелкой шлюшкой, раздвинувшей ноги перед человеком, даже имени которого она не спросила…
Уязвимая обнажённость моего тела очень быстро была укрыта надёжной защитой его горячей ладони. И вопреки всему мне – не было ни неудобно, ни стыдно. Лишь ослепительное удовольствие, и неутолимый голод, который разгорался всё сильнее и сильнее, и жаждал больше и больше, жаждал сжечь дотла нас обоих, оставить лишь кучку жалких обгорелых углей от всего этого проклятого театра, со всей его помпезностью и абсурдом.
Тяжело дыша, я чувствовала, как затягивается пеленой окружающее пространство, как всё трудней понимать, что Велиар вообще говорит, как весь мир сужается до ощущений горячечного восторга от неторопливых, томных ласк на моей груди.
- И в конце концов, она начнёт подозревать, в чём тут дело. Но будет уже поздно. Она сама выбрала этот путь. И обратной дороги по нему не бывает.
Мелькнула смутная догадка. Но она была столь ужасна, что я не могла поверить, предпочла решить, что это мой горячечный бред. Не может же Велиар всерьёз намекать, что… Но ведь говорят, с инкубом не бывает больно в первый раз.
- Дело в том, Эрнестина, что мой «друг» - вовсе мне не друг. Он – мой финансовый поверенный. Ведёт для меня дела с банками, управляет имуществом и капиталами, пока я в разъездах или занят тем, что… гоняюсь по всей стране за одной маленькой строптивой девчонкой.
- Нет… - прошептала я. - То есть, вы хотите сказать, что этот человек?..
- Совершенно верно. Себастиан – не инкуб.
В этот миг смолкла торжественно музыка. И в пронзительной тишине раздался звук выстрела.
Актриса на сцене «убила». Соперницу. Убила новую добычу своего инкуба.
Завеса дыма вырвалась откуда-то из-за сцены и поползла по всему залу. Очень скоро заволокла всё едким, удушливым туманом, который добрался и до нашей ложи.
Кто-то вскрикнул, кто-то засмеялся, гомон и шум всколыхнули тишину. Кажется, в дым были добавлены какие-то благовония для пущего эффекта, потому что у меня вдруг закружилась голова и слабость подкосила колени.
Я попыталась вырваться.
- Ты – чудовище!
Он рывком развернул меня к себе. Я впервые видела его лицо так близко – впервые за очень долгое время. Впившийся в моё лицо потемневший взгляд Велиара словно пытался подавить всякую волю к сопротивлению, спутывал по рукам и ногам, как паук паутиной.
- Отчего же? – невозмутимо приподнял бровь инкуб.
- Как ты мог! Почему ты ей не сказал?!
- Зачем? Это не моё дело. Если она сама так хотела раздвинуть ноги хоть перед кем, лишь бы лишиться девственности до брака, что даже не потрудилась спросить. Я просто не стал ей мешать пожинать плоды своих решений. Это и называется взрослеть, Эрнестина. Лучше бы ей послушать свою здравомыслящую гувернантку. Но нет, крошка посчитала себя достаточно взрослой, чтобы не слушать советов. Так пусть набивает шишки на собственных ошибках.
- У некоторых ошибок слишком велика цена, - прошептала я.
Мои руки потянулись поправить платье, вернуть постыдно распущенный лиф на место. Велиар сжал мои пальцы и не позволил.
- Я знаю, - проговорил он тихо, не сводя с меня мерцающего взгляда. – Я знаю. Моей ошибкой было - начать эту охоту. Выбрать тебя в качестве добычи. Теперь расплачиваюсь за эту ошибку. Агонией, раскалённым огнём по венам, каждый миг, каждую секунду.
Он развёл мои руки, взгляд медленно опустился вниз. Он любовался мной с таким неприкрытым восхищением, что моё сознание, которое и без того обволакивала сладкая дымка благовонного тумана, всё больше от меня ускользало. Трезвомыслие сменялось бездумным фатализмом.
- Давай прекратим это, Мышка. Покончим. Раз и навсегда.
Инкуб отпустил мою левую руку, а потом сам поправил платье – с величайшей осторожностью, словно касался раскалённых углей и боялся обжечься.
А правую мою, что была у него в плену, дёрнул вперёд.
Обняв за талию, приподнял и перетащил через спинки кресел переднего ряда – к себе, почти на себя уронив. Прижал крепко-накрепко. И впился в губы поцелуем. Под грохот музыки из оркестровой ямы, под восторженные вопли внизу, под плеск аплодисментов, под неистовый шум крови в моих ушах – он целовал меня так, будто эта ночь была единственной в нашей жизни, будто после неё мы оба умрём.
Я отвечала так, будто это была правда.
Он оторвался от меня спустя вечность.
- Идём. Здесь становится нечем дышать.
Голова кружилась, я шла за ним к выходу из ложи, как в дурмане. Велиар крепко держал меня за руку и я надеялась, что это позволит хотя бы не наткнуться ни на что по пути.
Он нетерпеливо отбросил плотную штору, скрипнула узкая невысокая дверца. Я послушно вышла вслед за ним в прохладный, ярко освещённый гроздьями свечей коридор. Прекрасно понимая, зачем иду. Не зная только, куда – ведь он обещал увезти отсюда. Но твёрдо зная, что он решил поставить точку сегодня. А у меня больше не было сил бежать от него. Стало вдруг плевать на Лили, на весь белый свет, на карьеру гувернантки, которую теперь, наверное, перечеркнёт жирный крест, на своё будущее. Просто молча шла. И что-то умирало в сердце с каждым шагом. Что-то маленькое и беззащитное. Наверное, это была надежда?
Такая глупая, такая слепая и беспомощная.
Надежда на то, что быть может – между нами нечто большее. Что-то, чему нет названия. Не просто прикосновения, не просто взгляды, не просто мимолётные встречи, снова и снова.
А всё закончится сегодня ночью. Вот так просто.
И потом больше ничего не будет. Совсем-совсем ничего.
Только пустота – с каждым днём всё больше, всё бездоннее. Жизнь – как прогулка на тонко натянутом канате над этой пустотой. Когда боишься в неё заглянуть, когда уверяешь
