Моя по праву зверя - Алисия Небесная
Смотрю, как её соски напрягаются от моего прикосновения, как она подаётся ближе, не осознавая, что делает.
Ни одна женщина раньше не выглядела для меня так. Каждая была либо доступной, либо искусной. Но не настоящей. Не такой.
Белла — как первая. Первая реакция. Первое касание. Первый стон.
Медленно стягиваю с неё оставшуюся одежду. Не отрываю взгляда. Провожу ладонью по животу, по внутренней части бедра. Её кожа — горячая, бархатистая, будто ждёт моих рук. И только моих.
Она облизывает губы. Инстинктивно. Дёргается бёдрами, не находя, куда себя деть. Пальцы сжимаются в простынях. Она горит. И это сводит меня с ума.
Нависаю над ней, фиксируя её запястья, чуть склоняюсь и шепчу в ухо:
— Знаешь, что с тобой не так?
Она не отвечает, но дыхание сбивается.
— Ты слишком красива, чтобы я остался в здравом уме. Слишком откровенная, чтобы я хотел быть осторожным. И слишком моя, чтобы я отступил хоть на шаг.
— Райн, — вырывается из её губ. — Пожалуйста…
Вот оно. То, что я ждал. Не подчинения. А желания. Её собственного. Не потому, что я сильнее. А потому что я нужен. Опускаюсь ниже. Неспешно. Не тороплю себя. Потому что мужчина, знающий, что женщина — его, не суетится. Он смакует.
Смотрю на неё — и понимаю, что никогда не забуду этот взгляд. Она стонет, и в этом звуке — всё. Желание, испуг, восторг, потеря себя. Её спина выгибается дугой, пальцы цепляются в мои волосы, будто я — её единственная точка опоры, якорь в этом теле, в этом ощущении, которое накрывает её волной.
Вижу, как она задыхается. Как не справляется с тем, что происходит. Глаза закатываются, губы приоткрыты, грудь вздымается быстро, слишком быстро. Она не контролирует себя. Совсем.
И это… Это красиво. Потому что это настоящее. Потому что это для меня. Только для меня.
Никто другой не видел её такой. Никто не вызывал в ней этого. Никто не слышал, как она шепчет моё имя на вдохе.
Я веду её, осторожно, точно, на грани. Она тянется, стонет, дрожит. С каждым моим движением — ближе к краю.
Глава 37
Она просит. Шепчет моё имя и просит. Голос у неё рвётся, будто боится, что я откажу. Как будто я вообще способен отстраниться. Замираю на секунду. Смотрю в её лицо. Щёки — пылают, губы приоткрыты.
Устраиваюсь удобнее, беру её за бедра. Она напряжена — и это только подогревает. Так хрупка, но не отступает. Смотрит прямо.
— Смотри на меня, — говорю жёстко, но спокойно. — Сейчас будет не приятно. Только сначала. А потом — только я. Только мы.
Она кивает. Медленно. Осознанно. Скольжу вниз, дышу её запахом. Жаркий. Чистый. Настоящий.
Я касаюсь — и всё внутри стирается. Осталось только она. Ее дырочка мокрая. Узкая. Горячая настолько, что я едва держусь. Нахожу точку входа. Там, где её тело меня зовёт. Где я должен быть. И медленно, очень медленно, вхожу в неё. Каждый миллиметр — будто разрывает её изнутри. Каждое движение — борьба с самим собой, чтобы не сорваться.
Она стискивает губы. Глубоко дышит. Вцепляется в мои плечи.
Я слышу, как срывается хриплый стон. И не знаю, кто из нас его издаёт — она или я.
— Всё хорошо, пташка, — шепчу ей в висок.
И это не просто слова. Я в ней. И теперь — это место больше не для кого. Только для меня.
Начинаю медленно. Даю ей время. Себе — тоже. Но её тело быстро привыкает. Хочет больше.
Двигаюсь глубже. Ровнее. Пульс в висках, в животе, в паху.
Белла под меня подстраивается — дышит в такт, цепляется за плечи. Сначала мягко, потом жёстче. Оставляет следы. Острые. Нарочно. Сжимается — и я едва не срываюсь.
Стискиваю зубы. Утыкаюсь лицом в её шею. Дышу в кожу. Целую. В губы — жадно. В шею — туда, где будет стоять моя метка. В ключицу. В скулу. Везде, до чего могу дотянуться.
Она — моя. Двигается подо мной уверенно. Смело. Каждый её стон — как разрешение. Как поощрение. Я рычу. Глухо. Хрипло.
— Завтра вся стая узнает, — шепчу ей в губы. — Чья ты.
Она смотрит прямо в глаза. Щёки горят. Но не отворачивается. Не боится. Не спорит. Она знает.
Я вжимаюсь до конца. Глубже уже некуда. И никто больше не коснётся её. Никогда
— Они уже и так знают, что я твоя, — шепчет она.
И прежде чем я успеваю ответить — целует. Не нежно. Страстно. Дерзко.
Как будто метит в ответ. Как будто говорит: «Я выбрала».
И в этот момент понимаю — она не просто поддалась.
Её губы жгут. Язык дерзкий. Руки жадные. Дыхание — рваное. Целует, будто хочет сжечь всё, что между нами стояло. И я позволяю. Потому что мне… приятно. Не просто как мужчине.
Как альфе, который нашёл свою. Единственную. И она не прячется.
— Говори это громче, — шепчу ей в рот, сжимая крепче. — Пусть слышат. Пусть знают. Пусть даже Совет вздрогнет от того, как стонет моя омега.
Она улыбается — дерзко, вызывающе, дышит жадно, будто сама подбрасывает дрова в пламя между нами.
— Тогда заставь меня, Райн. Если сможешь.
Волк внутри зарычал. Вызов принят.
Мы достигли вершины одновременно. Сдерживал себя до последней секунды, вжимаясь в неё до предела, пока она не вскрикнула — тихо, но пронзительно. Тело её выгнулось, сжалось, а потом — затихло, плавно расслабляясь в моих руках. Отдалась. Приняла. Моя.
Лежит рядом, дыхание сбилось, веки дрожат, губы чуть приоткрыты. Живая, настоящая, доверившаяся.
Я не отпускаю её. Подтягиваю ближе, укладываю голову на своё плечо. Обнимаю. Перебираю волосы — медленно, размеренно. Чтобы волк внутри не сорвался снова. Она ещё горяча, но уже спокойна.
— Спи, малышка, — шепчу в её макушку. — Я рядом. И не отпущу.
Утро выдалось ни черта не спокойным.
Сначала — резкий стук в дверь. Не робкий, не вежливый — требовательный. Сложно спутать. Такой только у тех, кто либо совсем не боится, либо сильно торопится.
— Твою ж… — бурчу сквозь зубы, приподнимаясь на локте.
Белла спит, свернувшись рядом, тёплая, уставшая, ещё не пришла в себя после вчерашнего. Срывать с неё одеяло не хочется — пускай отдыхает. Сам поднимаюсь, натягиваю штаны, футболку. Хмурый, лохматый, недовольный.
