Развод со зверем - Анна Григорьевна Владимирова
— Может, вам поговорить с психотерапевтом? — учтиво предложили мне. — Вы выглядите встревожено. Посттравматический синдром нормален, но не стоит стараться преодолеть трудности лишь собственными ресурсами.
Я кивнула:
— Спасибо, обращусь.
— Хорошо. Давайте взглянем на вас.
Мне обработали ссадины на спине, осмотрели и выдали капельницу для Князева. Все это время мобильник жужжал в кармане, и когда я добралась до лифта, раздраженно выудила его из кармана.
Мама.
Я прикрыла глаза, сжимая пальцы на прохладном штативе капельницы.
Мама.
Князев.
Клиника эта…
И вчерашний монстр с зубами.
А теперь еще Сава без ноги.
Я будто повисла между прошлым и будущим, и надо как-то продолжить существование, но хочется лишь замереть, забиться в щель или под одеяло в номере Князева и не вылезать.
Вздохнув, я набрала маму.
— Лара, что там у тебя? Прости, я тебя достаю, но все это очень странно! Ты сказала, что приедешь с мужчиной?
Я глубоко вдохнула, медленно выдохнула и шагнула в лифт.
— Я была на осмотре перед выпиской, не переживай, — заговорила спокойно.
— Что сказали?
— Что все хорошо у меня. И да, я буду с мужчиной.
— Слушай, но ведь еще на прошлой неделе у тебя никого не было?
— Ну, как… — Сначала я хотела соврать, что было и давно. Но потом опомнилась, что это же мама. Что мы с ней созваниваемся регулярно и видимся — тоже. А еще мы делимся всем. Если бы я с кем-то встречалась, она бы уже была в курсе. А я последний месяц рассказывала ей только о планах куда-нибудь переехать, чтобы спастись от выгорания.
— Все случилось быстро, да, — медленно начала плести я ложь. Но как же хотелось сказать правду! — Помнишь того главного хирурга, который меня допекал?
— Да, — настороженно протянула она. — Главный козел.
— Да. Нет. Он… В общем, я с ним приеду.
В трубке повисла тишина.
55
— Мам?
— Как?.. Почему ты приедешь с ним?
— Знаешь, он оказался не козел вовсе. Совсем не козел. Он меня спас. — Я вышла из лифта и прижалась к стенке, понижая голос. — Ну… В общем, я тебе немного наврала, потому что тут все на ушах с побегом преступника…
— Кого?
— Мам, я не просто так вчера упала. Мы должны были оперировать преступника, но он проявил агрессию, служба безопасности не справилась, и несколько врачей пострадали…
— Лара, боже мой! — просипела она.
— А Ярослав спас меня едва ли не ценой собственной жизни, — выдохнула я, лихорадочно соображая, что все сказано более-менее удачно. Так наши внезапные отношения с Князевым станут понятней маме, да и его состояние можно будет объяснить. — Он не хотел, чтобы я тут работала из-за того, что здесь опасно. Поэтому и вел себя так…
— Ты что, в тюрьме оперируешь? — сипло предположила она.
— Да.
— Боже, Лала…
— Мам, я просто очень хотела оперировать. Это был последний шанс.
Я слышала, как она боролась между порывом устроить мне выволочку и просто принять то, что ее дочь крепко налажала. Наконец, она вздохнула в трубку:
— Ну, теперь многое становится понятным. То, что к тебе было не попасть, к примеру…
— Мам, мне жаль.
— Мне тоже, милая. Что ублюдки испоганили тебе жизнь, и ты готова идти на любой риск, лишь бы держать в руках скальпель.
Мы немного помолчали.
— Но ты точно приедешь?
— Да.
— Ладно. Жду. Очень. Люблю тебя.
— И я. Пока.
К Князеву я заявилась с большими стеклянными глазами, полными отупелого отчаяния от встречи с Савой и разговора с матерью. Когда я вошла, он поднял на меня взгляд от стола. И безошибочно все понял. Но не стал допытываться, что произошло, а молча подошел, забрал у меня штатив с капельницей, завел в спальню и усадил на кровать.
— Сколько по десятибальной?
— На восемь, — прошептала я. — Или девять.
— Когда уедем отсюда, тебе станет лучше.
— Я еще перевязочный комплект захватила, — спохватилась я, поднимаясь. — Ложись, я поставлю тебе капельницу. Когда мы с тобой разведемся?
Я не сразу поняла, что он не собирается отвечать, но продолжала раскладывать бинты на тумбочке, наводя суету. Потом бросилась за капельницей.
— Князев? — подняла на него глаза, приготовив все.
— Уже хочешь развода? — усмехнулся он, глядя на меня из-под бровей.
— В смысле? — моргнула я. — Мне надо просто как-то слаженно врать маме…
— Ну ты же не собираешься ей говорить, что мы женаты…
— Она звонила, и я сказала, что работаю в тюрьме, и что мы оперировали преступника, а он проявил агрессию… Так можно было?
— Нормально, — кивнул он медленно.
— А ты врал когда-либо близким?
— Я врал Лизе, что она поправится.
— Да, это… это хуже… — Я перевела дух. — Ложись.
— Лара, — позвал он, и я прикрыла глаза:
— Я справлюсь, не надо со мной носиться. — И я ввела ему иглу под кожу.
— Я не ношусь с тобой. Это ты. Ты со мной сейчас носишься.
— Меня это успокаивает, — призналась я, принимаясь разматывать бинт, потом сматывать, не в силах определить, какая длина мне нужна. — Но, может, ты расскажешь мне больше о таких, как ты?
— Лара, я почти не отличаюсь от обычного мужчины. Я работаю с людьми, живу также, как живут люди.
— Но ты можешь защитить кого-то, — вставила я.
— Да, могу.
Я принялась обрабатывать рану дрожавшими руками.
— А твои невероятные способности в хирургии? Ты немного "читер"?
— Я слышу лучше и реагирую быстрее, да.
— Это круто. — Мой взгляд встретился с его, и я попыталась улыбнуться, но вышло натянуто. — Я бы хотела также. Но а в чем подвох?
— Подвох — в постоянной борьбе с внутренним зверем.
— Давай подробнее… — И я сцепила зубы, принимаясь накладывать повязку.
— Звери не любят жить среди людей. Поэтому многие живут за пределами городов. Но некоторые живут с людьми. Чаще мы находим себя в ночной жизни — охрана, следственные органы, оперативники, военные, службы спасения. Хирурги…
— А личная жизнь чем отличается?
— Мы все разные. Но отличительная способность в
