Вирджиния Кантра - Морская ведьма

Она бережно погладила раковину пальцами.

Должно быть, Калеб заметил… Или, скорее всего, просто знал… Ведь это он купил ей его.

Она долго сидела, держа на ладошке ожерелье и глядя на море за окнами. У нее вдруг стало легко-легко на сердце. И радостно.

Я… тронута, решила Маргред. Это он тронул ее своим подарком.

— Это значит, что ты будешь со мной, правильно?

— Ода.

Не по обязанности или из чувства долга, а потому что она сама так хотела.

Удовлетворенная принятым решением, она надела ожерелье на шею, немного повозившись с застежкой.

Скосив глаза, Маргред принялась разглядывать, как лежит раковина у нее на груди. Очень мило, решила она. В крови у нее зазвучала негромкая мелодия. Улыбаясь в предвкушении того, что ожидало впереди, она открыла дверь.

И обнаружила Калеба спящим на диване.

Увы и ах…

Сердце ее словно споткнулось в беге от нежданного разочарования. Губы сжались. Она может разбудить его. И разбудит.

Но немного погодя.

Даже лежа здесь, он отнюдь не выглядел… умиротворенным. Даже во сне напряжение не отпускало его, проложив глубокие складки меж бровей и морщинки в углах рта. Его короткие густые ресницы прикрывали глаза. На подбородке уже начала пробиваться щетина. Легкость из сердца переместилась к ее лону и превратилась в жаркую тяжесть. Ей захотелось погладить его по щеке, ощутить линии его скул.

Когда он в последний раз брился?

Когда он в последний раз спал?

Маргред знала, что вчера ночью он был на пляже и что все сегодняшнее утро провел там же. Обыскивал место преступления, как объяснила ей Люси. Разговаривал с людьми. Он вообще ложился спать?

Пока она стояла и смотрела на Калеба, его раскрытая ладонь вдруг стиснула уголок диванной подушки. Он вздрогнул, словно от холода.

Она не привыкла отказывать себе. Ей это не нравилось. Но сейчас Калеб явно был утомлен сверх предела.

Со вздохом вернувшись в спальню, Маргред сняла с кровати одеяло и укрыла его.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Во сне его пахло сгоревшим порохом и металлом, кровью и страхом. Пот из-под каски сбегал по лицу и намочил подмышки. Калеб кричал:

— Внутрь! Всем садиться!

Младший сержант Майк Денанцио метнулся к «хаммеру» и скорчился на заднем сиденье. Вслед ему прогремели выстрелы, напоминавшие разрывы многозарядной петарды на праздновании Дня независимости 4 июля.

— Пошел, пошел, пошел! — скомандовал Калеб.

«Хаммер» вдруг резко накренился. Хватая широко раскрытым ртом воздух и отчаянно ругаясь, девятнадцатилетний младший сержант Дэнни Торрес — водитель — давил на педали. Огромный восьмицилиндровый V-образный двигатель со скрежетом взвыл, и машина рванулась вперед. Из радиоприемника доносились неразборчивые хрипы и вопли. Выстрелы. Крики. Еще выстрелы, громче. Ближе.

Из башенки турели 50-калиберный пулемет обдал кабину пылью и грохотом. Майк перезаряжал винтовку М-16, загоняя в магазин новую обойму. Радио хрипело на английском и арабском. «Хаммер» вилял из стороны в сторону.

— Смотри вправо. Вправо! На крыше.

С бешено бьющимся сердцем Калеб выпустил очередь в ответ. Сквозь исчерканное пулями лобовое стекло он увидел, как идущая впереди машина подпрыгнула и перевернулась, когда они с ревом вырвались из засады. Ровная, ничем не примечательная, безжизненная дорога впереди выпрямилась и потянулась между рядами бетонных бункеров. «Хаммер» набирал скорость.

— Порядок? — крикнул Калеб.

— Порядок.

Майк на мгновение поднял вверх большие пальцы обеих рук. Над головой промелькнул зелено-белый дорожный знак на арабском. Рявкнул клаксон. По среднему ряду шоссе медленно полз какой-то фургон. Час пик по-иракски. Калеб позволил себе осторожно перевести дух.

И тут дорога взорвалась вспышкой дыма и боли.

Он не мог дышать.

Он ничего не видел.

Он ни о чем не мог думать.

Он лежал, выкашливая пыль, а сверху на него дождем рушился асфальт, жалящий, как шрапнель. Он прикрыл голову. Вот здесь, под рукой у него что-то лежало… Что? Ботинок. Обыкновенный ботинок, с обыкновенной ступней и биркой, на которой были выбиты чья-то группа крови, чей-то номер социального страхования… Его пулеметчик. Джексон.

Господи Иисусе!

В ноздри ему ударил запах крови и гари. Его ноги… Он не мог пошевелить левой. Он медленно пополз к Дэнни, скорчившемуся в нескольких ярдах поодаль, в рваной униформе, перепачканной кровью и грязью. Он должен помочь ему. Он должен спасти его. Ползи! Волны боли катились по телу, отбирая силы, сбивая дыхание. Ползи!

Одной рукой он взял мальчишку за плечо, намереваясь перевернуть его на спину, и уставился в лицо… Мэгги.

Голова ее безвольно упала в пыль. Одна сторона лица была покрыта какой-то черно-красной массой. Она намочила ей волосы и медленно стекала на землю. Его охватило отчаяние. Он опять опоздал; она была мертва, он не сумел спасти ее…

Она открыла глаза — синие глаза, глаза Дэнни — и заговорила.

— Просыпайся, — услышал он.

Калеб проснулся резко, как от толчка. Голова гудела и раскалывалась от боли. Левую ногу жгло как огнем.

Над ним склонилась Мэгги, в глазах ее светилась забота — в карих глазах, таких глубоких и темных, что зрачок невозможно было отличить от радужки.

Она приложила ладонь к его щеке, ласково погладила.

— Просыпайся, — повторила она. — Тебе всего лишь снится сон.

— Да, мне… — Он заворочался, стараясь принять сидячее положение и с трудом вырываясь из цепких объятий кошмара. — Прости меня.

— Ты очень устал. Тебе лучше лечь в постель.

— Ага.

Кажется, ноги еще повинуются ему. Калеб попробовал встать. Дерьмо собачье!

— Похоже, я…

Он с силой потер лицо руками, словно стараясь стереть из памяти образ умирающего Дэнни. Или Мэгги, окровавленной и обнаженной, которую пожирают языки пламени.

— Я давно отрубился?

— Теперь даже мне видно, что недавно. — Она нахмурилась. — Больно?

— Немного, — неохотно признал он.

Нога болела так, словно кто-то врезал по ней бейсбольной битой.

— Твоя сестра дала мне таблетки. У тебя есть свои?

— В ванной.

— Хорошо.

— Нет, плохо. — Он все еще не отошел от своего кошмара, а вдобавок навалилась дурнота, вызванная недосыпанием. Так что только таблеток ему и не хватало. — После них я начинаю чудить.

Она вопросительно изогнула брови.

— Чудить?

— Испытываю беспричинную усталость и вялость. А без должной концентрации я не смогу хорошо делать свою работу.