Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина
— Одна тысяча семьсот пятьдесят третий от Рождества Христова.
Я кивнула: — А король тогда у нас…?
— Людовик Пятнадцатый… Возлюбленный.
— Кем? — не поняла я, потом сообразила: — А-а… это прозвище. Хорошее время. Спасибо, Дешам. А Россия, что там у них?
— Россией правит женщина, — напряженно смотрел он на меня, — а еще они избрали путь не истинной религии.
— Исчерпывающе, — пробормотала я, — а вы что — настолько религиозны?
— Это только между нами, Мари, — чуть расслабился и даже усмехнулся мужчина: — После «красного» человека я сторонник научного взгляда на мир. Хотя понимаю, что должно бы наоборот…
— Мы уклонились от темы, — напомнила я, — а нельзя ли часом расспросить часового, которого оставил тогда у домика Гаррель? Только не нужно резких движений, пожалуйста! Ваше заступничество, а не дай Бог и дуэль, будут означать огласку, а мне она не нужна. Не важно даже имя, а просто хочу знать — не болен ли он?
— Опять вы странно говорите! — прикрыл он глаза, — все офицеры полка здоровы. У большей половины в городе или ближайших поселениях чистые содержанки. Или семьи. И я не представляю себе аристократа в образе насильника… а если все же — нижний чин?
— Не думаю. Гарреля уважают, но часовой ослушался его — похоже, подчинился приказу высшего чина. А еще я помню дорогие духи… И к вопросу о «не представляю» — мой муж тоже был аристократом. Опросите, пожалуйста, часового. Буду очень вам благодарна.
— Непременно… Ваш муж был недостойным человеком, но еще и стариком, Мари. То, что мужчина способен быть с женщиной, еще не означает, что его семя жизнеспособно.
— Он подкладывал свою жену и под других, Жак… про одного знаю доподлинно. Простите за такие подробности. Но вы заставили меня задуматься… спасибо, — поднялась я, тяжело опираясь на руку доктора.
— Но если все же — так…? Что именно вы собираетесь предпринять в этом случае? — ровно интересовался Дешам.
— Я подумаю, — пообещала я, — не будем спешить с диагнозом.
— Мне кажется иногда, что вы намного страшнее «красного» человека, Мари. От вас порой мороз по коже, — так же ровно отметил он, — прячьте себя старательнее. И побольше женской глупости. Соответствуйте, в конце концов, своему возрасту, — расстроено качал он головой, — иначе…
По возвращению в лагерь меня снова потянуло в палатку — временный, но уже только мой дом. Неистребимо это в нас, наверное — обустроить, украсить, обуютить…
Там произошли изменения — на перинке лежала еще одна такая же и я поняла, что это просто пуховые одеяла, но теплые, зимние, что ли? Новая подушка. Простое постельное бельё стопочкой — без вышивок и кружев, но добротное, из беленого льна. Мои баулы бросили возле небольшого сундука, обтянутого темной кожей.
А сундук стоял на ковре — земляной пол был застелен чуть потертым и слегка линялым уже ковром в бордовом и полу-алом тонах, как здесь принято говорить.
На ровной поверхности сундука стоял набор — винтажное… нет — просто очень красивое зеркало в фигурной рамочке, похоже — бронзового литья. Небольшое, но я видела в нем своё лицо полностью и даже прическу. А рядом — по обе стороны от него — два подсвечника в одну свечу.
Я села на кровать. Хотелось плакать…
И красивой быть, и нравиться… И чтобы мною любовались даже если и нечем там любоваться, по большому счету. И улыбались зачаровано, с трудом отводя взгляд… Переживали, что откажу, нервно пряча руки в карманах и независимо при этом улыбаясь… Чтобы прелестью назвали и радостью… — рекой хлынули из меня слезы и сопли тоже…
Ерунда все! Но как же… хочется.
Переплакав, я взяла зеркало в руки и внимательно вгляделась в него — худое бледное лицо, вокруг глаз — синяки… Чуть бы еще поправиться — и Маритт будет совсем похожа на меня — ту, но только молодую. Почти одно лицо, но волосы у неё роскошнее. Прелесть, что за волосы… медленно стянула я с волос косынку. Вороное богатство рассыпалось по плечам блестящим водопадом. Сильно! Экология, скорее всего… А вот губы бледные.
Здесь даже мужчины иногда пользовались косметикой — Астор дю Белли точно подкрашивал свои бледные старческие губы. Дамы еще красили ресницы, белили лицо… Вопрос — из чего сделана эта косметика, что там в составе? Я рискнула бы использовать только рисовую пудру, а в помаде — кармин, как краситель. Хоть и добывают его из жуков. И еще растительное масло, белок, простокваша, мед… Остальное, сложно выдуманное — яд ядский. Те же ртуть, свинец, уксус, алебастр…
Расчесав локоны, я крутнулась перед зеркалом — красиво, гадство! И, вздохнув, снова связала их в низкий хвост. Еще раз осмотрелась вокруг… не дурью маяться нужно было, а выяснить кому я всем этим обязана.
На этот вопрос ответил Дешам, обеспокоено заглядывая в мои покрасневшие глаза:
— Почему было не спросить раньше? Бояться тут нечего — палатку не могли поставить без разрешения командира, а остальное… я не знаю, Мари. Оттуда же? Ожаро ездил в ближайший город, и я попросил его купить для вас постель. Не благодарите — это недорого. Зачем? У вас шея исколота сеном… думаю — все тело тоже. Зеркало? Спросите Ланса. Но выбирал его Ожаро. Вам понравилось?
— Поблагодарю, — с улыбкой развернулась я в сторону лазарета, — и крошку Ланса и Ожаро.
— Приходил вестовой — завтра нас с вами вызывает… приглашает к себе командир, — остановил меня доктор, — вы, кажется, мечтали о кофе? Можно будет спросить, он тоже любитель. Мари… я не представляю — о чем речь пойдет… но вы помните, о чем я просил? Вы уже и так привлекли излишнее внимание.
— Обещаю вести себя правильно. И, Жак… — тюкнуло вдруг мне в голову, — а скажите — у Ожаро тоже чистая наложница? Это я к тому, что… — отвернулась я, не представляя себе, что сказать дальше.
— Безусловно, Мари, — спокойно смотрел на меня Дешам, — Ожаро чист. Так же, как и вы, я думаю.
— А у вас? — неловко бормотала я.
— У меня семья в Корматэне — жена и трое детей. Полковник снял там для них домик. В полку нужен был врач. Далековато… но я бываю.
— Хотелось бы увидеть вашу семью, — загорелась и одновременно затосковала я. Семья… семья, это круто.
— Кто знает…? — загадочно ответило на мой вопрос начальство.
И какого я вдруг…? — думалось, пока раскладывала в лазарете отрезы кисеи, пучки корпии, бутыльки с маслом, а потом прятала у себя в сундуке вожделенные, уже обрезанные и подшитые подштанники. В
