Джуд Деверо - Навеки
– Где сейчас этот дневник? – спросила я.
– В школе.
Я немедленно поднялась, готовая вернуться в школу, но тут официантка принесла банановый пудинг, пирог с кокосовым кремом и шоколадные пирожные. Я снова села.
– Не может же такая малышка как ты... – начал Папаша Эл, но Линк остановил его.
Я не потрудилась ответить. Жители Соединенных Штатов – да всего мира! – вволю посмеялись над моей прожорливостью. Некоторые рассуждали, что физически невозможно столько съесть и не прибавить в весе. Я игнорировала вопросы на тему моего рациона.
– Я вас раньше нигде не видел? – прищурился на меня Папаша Эл.
Я нагнулась к огромному куску пирога. Идеально запеченная мякоть кокоса покрывала безе.
– Она много на кого похожа, – встрял Линк. – А можно взглянуть на дневник? Вдруг обнаружим что-нибудь полезное. И кстати, почему тебя никто не прижал за кражу?
– Судя по слою пыли на книгах, думаю, их много лет никто не читал, и неизвестно, когда хозяйки обнаружили пропажу, если вообще обнаружили. К тому же, я точно был не при чем. Меня же заперли в спальне.
Линк со стариком дружно расхохотались. «Как бы там ни было, – подумала я, – а Линк обрел деда».
Перед нашим уходом Папаша Эл обронил: если мы считаем, что ребенка где-то укрывают, нужно проверить старую церковь. И я мгновенно поняла, что действительно стоит наведаться в церковь, собиравшую пожертвования на могильный камень женщине, которая была не той, за кого ее выдавали.
Когда солнце начало садиться, мы поняли, что пора уходить, и это было грустное расставание. Я чувствовала, как опечален Линк, но одновременно ощущала его душевный подъем, ведь он нашел родную душу. Он, как и я, постоянно чувствовал свое отличие от других. Родители были для Линка такими же чужими, как для меня весь окружающий мир. Когда Линк на прощание обнял старика, у обоих в глазах стояли слезы.
– Если я найду сына, можно прислать его к тебе? – спросил Линк деда. – Моя жизнь в Калифорнии не годится для ребенка. Я...
– Не переживай. Я позабочусь о мальчике.
Я тоже обняла Папашу Эла. Он приподнял меня, закружил и сказал, что из меня получится отличная дочка. Я ответила, что у меня уже есть муж.
Тут его и осенило.
– Так вот ты кто, – протянул Папаша Эл. – Ты же...
Не понадобилось использовать Искреннее Убеждение, чтобы заставить его замолчать. После моего выразительного взгляда он не закончил мерзкую фразу.
Старик поставил меня на землю, погладил по голове и пообещал помолиться за меня. Я поблагодарила и побежала к машине, где уже дожидался Линк. Мы тронулись в путь, и я махала рукой, пока Папаша Эл не исчез из вида.
– Сколько? – спросила я, как только мы вырулили из городка.
– В смысле, сколько денег вытянул из меня этот проныра? – хмыкнул Линк. – Пятьдесят кусков.
– И много это для тебя? Недельный заработок?
– Меньше половины, – признался актер. – Я прикинул, что лучше расстаться с малостью, не дожидаясь, пока дед попросит студию высылать мои зарплатные чеки прямиком ему.
Мы похихикали и потом какое-то время молчали. Сколько бы Линк ни отдал, главное, что деньги пойдут на доброе дело. На секунду я порадовалась, что Линку удалось сделать что-то полезное для общества – потому что чувствовала, как он стремился к этому. Я не умела предвидеть будущее, но легко могла вообразить, как Линк патронирует школу в Восточной Месопотамии. Школу для «особенных» умненьких детей – тех, кто не создает проблем, и из-за этого ими пренебрегают. Не трудно представить, как Линк использует свою славу – и красоту – чтобы привлечь средства на финансирование школы. Или школ.
Я перестала размышлять о возможном будущем Линка, когда мы заехали на автостоянку торгового центра.
– Подожди здесь, мне хочется кое-чего купить, – сказал он. – Тебе что-нибудь нужно?
Я отказалась. Для меня достаточно просто посидеть в одиночестве и подумать. Через какое-то время он вернулся с сумкой, в которой оказались бутылки с лимонадом, пакетики с крендельками и маленький фонарик, из тех, что крепятся на книгу.
– Ты читаешь, я веду машину, – проинструктировал Линк, передавая мне сверток, полученный от Папаши Эла. С дневником Амелии Барристер с 1840 по 1843 годы.
Чтения хватило на всю дорогу до «Тринадцати Вязов». Я не стала говорить, но из-за исходившей от этой тетрадки горечи мне было тяжело даже держать ее в руках.
Амелия начала вести дневник в 1840 году, будучи юной невестой, полной радостных надежд. Она выросла в Огайо, встретила будущего мужа в церкви и вышла за него тремя месяцами позже. Очень волновалась по поводу будущей жизни на «ферме» мужа. Через несколько страниц девушка написала, что завтра все увидит, что она наслышана об этом месте и мечтает там наконец оказаться.
Следующие восемь месяцев записи не велись, а дальнейшие строки принадлежали глубоко подавленной женщине.
Трудно вообразить чувства бедняжки, когда она обнаружила, что на пресловутой «ферме» разводили на продажу людей.
– И производителем был ее собственный муж, – выдохнула я.
В 1842 году тон записей стал немного веселее. Имя Мартина чуть не выпрыгнуло со страницы.
– Амелия влюбилась в него, – сообщила я Линку и внимательно оглядела спутника.
Если Мартин предок Линка, может, они похожи?
В 1843 году Амелия написала, что болеет и большую часть времени не выходит из комнаты. Я провела рукой по странице.
– Она ждет ребенка и не знает, от мужа или от Мартина.
Об этом не было ни слова, но я ясно чувствовала.
– Амелия хочет, чтобы муж продал Мартина, чтобы возлюбленного не было на плантации к тому времени, как родится дитя. Если младенец окажется темнокожим, мерзавец наверняка убьет Мартина.
– А что насчет нее и ребенка?
– Она уверена, что, если малыш будет черным, то им обоим не жить, но надеется, что удастся спасти Мартина. Но хозяин его не продаст. Мартин слишком умен, он управляет всем поместьем.
При этих словах Линк гордо улыбнулся.
– А дальше?
Я продолжила чтение, но информации было мало. Амелия ни разу не упомянула о своей дилемме, но я чувствовала страшный гнет. Наконец я дошла до предложения «Сегодня повесили Мартина». Амелия как под диктовку зафиксировала, что Мартин пытался взбунтовать рабов, и ее мужу пришлось повесить опасного мятежника.
– Мартин предположительно возглавил восстание на плантации, полной женщин и детей? – зло спросил Линк. – Ну и фигня.
Амелия написала, что рано утром родила ребенка, поэтому не видела казни. Роды ей выпали тяжелые, и женщина покалечилась; врач заявил, что ей придется остаток жизни провести в комнате. А ребенка отдадут на воспитание слугам.
