Эми Эвинг - Драгоценность
– Что ж, – продолжает он. – Почему бы тебе не рассказать немного о себе?
Меня так давно никто не просил об этом.
– Что ты хочешь знать?
Он откидывается назад и закидывает руку на спинку дивана. Я задыхаюсь, чувствуя близость его тела, глядя на форму его рук и плеч, цвет кожи, тугие мышцы. Какая досада, что мои щеки предательски горят. Хорошо бы открыть окно.
– Все. Все, что ты захочешь рассказать. Что ты больше всего любишь?
– Я… занимаюсь музыкой.
– Правда? – Его глаза загораются. – И на каком же инструменте ты играешь?
– На виолончели.
– Это один из моих любимых. – Он улыбается. – Знаешь, в прошлом году я слушал Страдивариуса Тэнглвуда в Королевском концертном зале.
Мое волнение как рукой снимает.
– Да ты что? Живьем? Самого Страдивариуса?
– Я так понимаю, ты его поклонница.
– Поклонница? Да Страдивариус Тэнглвуд – самый талантливый виолончелист столетия! Он… я хочу сказать, да разве можно его не… – Я не могу сформулировать свою мысль. «Поклонница» прямой шрифт кажется таким банальным словом. Наш граммофон в Южных Воротах почти вышел из строя – так часто я слушала записи концертов Тэнглвуда. Он был моим вдохновением.
– Тогда я удивлен, что тебя там не было, – говорит он. – Это был удивительный концерт.
– Могу себе представить. Он играл менуэт ре минор?
Кажется, он восхищен.
– Да, играл. Хотя моя любимая – прелюдия соль мажор. Я знаю, это немудреная пьеса, но…
– Это и моя любимая! – Я не хотела кричать – вид у парня немного встревоженный. – Это… первая пьеса, которую я разучила, – добавляю я чуть спокойнее.
– Возможно, он будет снова выступать в ближайшие несколько месяцев. Я бы с радостью пригласил тебя. Хотя, признаюсь, я предпочитаю Рида Пёрлинга.
У меня отвисает челюсть.
– Рида Пёрлинга? Ты шутишь? Пёрлинга даже сравнивать нельзя с Тэнглвудом! Он уступает в технике, манере игры, его фразировка всегда ужасно неуклюжая, а эмоциональный диапазон как у дверной ручки… – Помню, я до хрипоты спорила об этом с учительницей музыки в Южных Воротах. – Это все равно что сравнивать ограненный бриллиант с куском кварца.
Он смеется.
– Никогда не встречал девушек из Банка, которые бы так любили музыку и разбирались бы в ней. – Его рука спускается со спинки дивана, и он нежно проводит кончиками пальцев по моей щеке. – Мне не терпится познакомиться с тобой поближе.
В моей груди настоящий переполох, сердце стучит оглушительно громко, но я ни о чем не могу думать, только чувствую прикосновение его пальцев, от которого странное тепло разливается по моему телу.
Но откуда-то из самых глубин моего замутненного сознания все-таки просачиваются его слова.
– В каком смысле «девушку из Банка»?
Он убирает руку, и его серые глаза смотрят настороженно.
– Как «в каком смысле»? Ты же из Банка.
Отчаяние захлестывает меня, заволакивает глаза мутной пеленой, и свет как будто покидает эту комнату. Конечно. Мне следовало догадаться. Он принимает меня за другую девушку. Меня вообще здесь не должно быть.
Он вглядывается в мое лицо.
– Ты не из Банка?
Я качаю головой, в горле стоит ком.
– Из Болота, – шепотом выдавливаю я из себя.
Он вскакивает, как будто я ударила его током.
– Нет, – говорит он, медленно качая головой. – Нет. – Он щиплет себя за переносицу. – Пожалуйста, скажи мне, что ты не суррогат.
Это слово хлещет меня пощечиной, и, когда он снова поднимает на меня глаза, они уже совсем другие, и я знаю, что теперь он смотрит на меня, как все, и видит только мою функцию, а не человека. Он больше не видит меня.
Правда написана у меня на лице. Я чувствую ее кожей, эту предательскую правду, которая кричит ему, что я опасна, что общаться со мной запрещено. Что я никто.
– Что ты здесь делаешь? – шипит он, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что за нами кто-то наблюдает.
– Я… я…
Он хватает меня за руку.
– Ты должна уйти. Сейчас же.
Вдруг раздается стук в дверь. Мы оба застываем в оцепенении, с одинаково испуганными выражениями лиц.
– Одну минуту, – громко произносит он, и его голос удивительно спокоен при всем драматизме ситуации. Он прикладывает палец к губам и тянет меня в гардероб, заталкивая внутрь и закрывая дверь. В шкафу темно и пахнет нафталином. Я опускаюсь на пол и прижимаю глаз к замочной скважине.
Он пробегает рукой по волосам, поправляет ворот рубашки и открывает дверь.
– Здравствуй, – говорит он так же весело и непринужденно, как при встрече со мной.
– Добрый день. – Голос тонкий и гнусавый, и я сразу узнаю его. Он принадлежит племяннице герцогини.
Нет. Не может быть, чтобы он был здесь для нее.
– Моя тетя просто невыносима, – жалуется она. – Прошу прощения за опоздание.
– Ничего страшного, – тепло произносит молодой человек. – Пожалуйста, проходи.
Я вижу отблеск фиолетовой ткани, но фигура юноши загораживает от меня девушку.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – спрашивает он.
– Нет.
Он исчезает из поля зрения. Воцаряется долгое молчание.
– Разве ты не собираешься говорить со мной? – обиженно спрашивает девушка.
– Разумеется. Конечно. Мои извинения. Почему бы тебе не рассказать немного о себе?
Я ненавижу его за то, что он задает ей тот же вопрос, что и мне.
– Разве ты не должен говорить мне приятные слова? Все мои подруги, у которых были компаньоны, рассказывали, что те постоянно восторгались их красотой.
Если бы я так отчаянно не надеялась на это, то, возможно, и не заметила бы неловкой паузы, прежде чем он сладко произнес:
– Ты очень симпатичная.
Я слышу шелест юбок, и девушка попадает в объектив замочной скважины. Я не могу отделаться от ощущения, что испытываю самодовольное удовлетворение от того, что она совсем не симпатичная.
– Иди сюда, – требует она, и я стискиваю зубы. Мне не нравится ее тон. Молодой человек встает, и теперь я вижу и его. – У меня еще никогда не было компаньона.
– Я знаю. Твоя тетя желает тебе лучшего будущего, поэтому она обратилась за моими услугами.
Девушка фыркает.
– Моя тетя плевать на меня хотела. Она хочет поскорее отделаться от меня, выдав замуж.
Парень пожимает плечами.
– Возможно, так и есть, я не знаю. Ее светлость не делится со мной своими планами.
Девушка играет с рюшами на платье.
– Ну… ты собираешься учить меня, как угождать мужчине?
Что? Нет. Ни в коем случае. Он не может быть здесь для этого. Или…?
