Ольга Митюгина - Нетопырь
— Мы сотнями за свою жизнь убиваем. Людей. — Мой голос был суров.
— Я думаю, эту проблему вы в силах решить самостоятельно, — усмехнулся он.
— Что вы имеете в виду? — нахмурилась я.
— Что вы не нуждаетесь в детских объяснялках. Этот мир удивителен. В нем нет ничего лишнего. Ничего! — тверже закончил он, заметив, что я готова возразить. — Впрочем, что вам до убийств? Лиза, вы же обеспокоены страхом наказания… Совесть вампира, признайте, не тревожит убийство человека, как не тревожит тигра пир над ягненком. Убийство — ваша природа, и только глупец будет наказывать вас за то, что вы ей следуете по мере необходимости. Только не нарушайте эту меру…
— Что же нам делать?
— Жить! Раз уж люди так хотят, чтобы этот мир населяли вампиры! — невольно расхохотался он во все горло, запрокидывая златоволосую голову — словно звездопад обрушился на спящий лес, и под его сверкающим ливнем затрепетала каждая иголочка — так все всколыхнулось в моей душе. — Живите, Лизетт, живите! Я бы очень огорчился, узнав, что мир стал беднее, потеряв вашу красоту…
Я вспыхнула.
— Жить, но, по мере своих сил, не отнимать и чужие жизни…не ради прихоти или развлечения. Не ради упоения силой.
— Я…никогда…
— Я знаю.
Люк все еще сидел на корточках подле меня, и теперь в его черных глазах, как далекий огонь, вспыхивали смешинки. И блики пламени танцевали по роскоши волос…
— Можно?.. — я смутилась. — Можно, я поправлю вам прическу? — наконец выдавила я. Люк молча кивнул. И мои пальцы утонули в том сне, что звался его волосами…
Словно прикасаешься к свету…ласкаешь невесомую нежность…словно греешь руки в солнечных ладонях…в волосах жила музыка…а на мои глаза набежали слезы.
— Пойдем со мной, — шепнула я. — Я сделаю тебя одним из нас…
— Нет, Лизонька, — покачал головой молодой человек. — Я бы принял твое приглашение, но у меня своя дорога. И я должен пройти ее до конца.
— Куда она ведет тебя?
Он пожал плечами.
— Кто знает? Во многом конец ее зависит от моих друзей. И будет ли тот конец?.. Одно я знаю: я иду через тьму и несу свет. Я не могу иначе, Елизавета.
— У тебя есть друзья?
— Да. Немного. Есть те, кто считает себя моими друзьями, но настоящих — как, наверное, и у всех — мало…
— Кто ты?..
— Страшный идеалист! — рассмеялся в ответ Люк.
— Ты волшебник…
Он, как мальчишка, откинулся на спину, гибко, будто барс, перевернулся и вскочил на ноги.
— Нет! — проказливо мотнул он головой. — Чуть-чуть, может быть. Но не волшебник в полном смысле этого слова. Нет.
Меня пронзила легкая дрожь: близился восход. Я вскочила. Он все понял без слов:
— Пора?
— Да. Ты сегодня сотворил чудо…
— Ну уж! Просто поболтал с расстроенной девушкой, только и всего.
— Спасибо.
Я коснулась его руки. И, уже исчезая за деревьями, услышала вслед:
— Лиза! Только не пытайся больше есть человеческую еду!
И отзвук звездного смеха, как песня самой ночи…
И я смеялась, вторя ей. И ночь сама принесла меня в наш дом, стряхнув со своего черного крыла, как каплю росы, прежде чем улететь за гаснущую луну, уступив землю дню…
Дом меня встретил тишиной и уютом, оба мальчика удалились уже в подвал, на утренний сон, а я осталась сидеть в гостиной в эти остававшиеся минуты, молча глядя на обитые светлым ореховым деревом стены и массивные книжные стеллажи справа и слева от камина, и мои ноги — я разулась — ласкал золотистый ворс ковра. И загадочно посверкивали в утреннем сумраке глаза огромной бизоньей головы над камином…
Меня переполняла удивительная легкость и радость, я словно испила самой жизни: но не в пьянящем глотке крови, а в чем-то еще более таинственном и прекрасном: она словно незримой ладонью прошла сквозь меня, оставив ощущение счастья.
Я с улыбкой вспоминала о Люке, думая, доведется ли нам встретиться еще раз…и где?
Рассудив, что в этом предприятии мне сумеет помочь Мили, я отправилась на утренний отдых. Не подумайте, то была не влюбленность, то, что тянуло меня отыскать Люка. То была мечта о радости, о покое… Не знаю. Я бы не смогла сказать, что меня тянуло к нему.
День прошел внешне спокойно и размеренно, под вечер явилась Милица: „Помочь, если что…“, и я выкроила минутку шепнуть ей, что мне потребуется отыскать с ее помощью одного человека. Мили сделала большие глаза, но от вопросов воздержалась.
Умница Мили.
Потом были наряды. Я выбрала тяжелое платье черного бархата с серебряной нитью на шемизетке — мои волосы сияли на его мраке, как лунное зарево. Карл тоже выбрал черный костюм, а вот Фрэнсис предпочел белое с золотом, Мили — темно-фиолетовое.
…Я почувствовала ее Силу, как чувствуют люди приближающееся веяние бури в воздухе. Как пульсацию близкого шторма, когда воздух становится свежим и начинает биться, подобно терзаемому отчаянием или радостью сердцу, подобно обезумевшей птице. Как огненное напряжение, сжатое в разрывах туч, готовое прорваться при малейшей неосторожности. Как огромную волну, безудержно мчащую на нас всю свою сокрушительную мощь.
И нас захлестнул поток этой силы, обрушился, наполнил…и я ощутила в себе неизведанное до сей поры могущество. Глаза моего брата засияли, Фрэнсис выпрямился — и, удивительное дело! — рассмеялся. Да, да, да, к нам шла наша Королева, суть наша, прибежище и сила наша… Наша Госпожа и Защитница… Во мне будто пробуждались и рвались наружу кипящие ликующие родники, источники, и каждый нес Силу. Голова кружилась от восторга и ликования, и я рассмеялась, кинувшись в объятия Карла, и он вторил мне, кружа меня по гостиной…а потом распахнулись двери — и вошла та, что называла себя Миленой.
О, как описать это чудо, возникшее в тот миг перед нашими глазами?.. Все мы, кто относительно недавно, кто немыслимо давно, но были людьми. Милена не была человеком никогда, это с пронзительной ясностью молнии озаряло сознание всякого, кто видел ее. И ее нечеловеческая красота вызывала трепет восторга, ужаса, преклонения — но, прости меня, Госпожа, не любви. Ее нельзя любить, страшно подумать о таком. Страшно коснуться ее: не сгорит ли неосторожный, прикоснувшись к средоточию столь великой силы, силы, сиянием окружавшей это создание и лившейся в мир, сливаясь с лучами звезд и луны, чтобы влиться в нас нашим могуществом?..
Да и полно, нужна ли ей чья-то любовь? В сердце мое вошло благоговение…
От нее исходил свет, лицо сияло. Глаза…черные. Чем-то похожи на глаза Люка. Та же влажная глубина самой ночи, то же серебряное мерцание…но у Люка то были блики лунного света, а у Королевы сам зрачок был серебристым и сиял, подобно звезде в ночи! Звезды во взоре…для Королевы эта банальная фраза была истинной. Разгорись они ярче, то, быть может, могли бы сжечь любого, на кого упадут их лучи. Малейшие искры света: от свечей, от камина, от луны — все тонуло в омуте ее глаз. В них не отражался свет, не мерцали блики. Лишь чернота — и звезды.
