Ольга Митюгина - Нетопырь
— Милица, вы прекрасно знаете, как я не люблю шум. Эти двое тоже знают мои привычки. Только уважение к вам, Мили, столь долго удерживало меня от замечания. Но, смею напомнить, что хозяин в этом доме пока еще я. И попросил бы вас веселиться потише.
О, без сомнения, Милице с ее силой было что ответить Фрэнсису, но, прежде всего, Милица — умная женщина, и она ровесница Фрэнки. Фрэнки может быть ужасным занудой, но кто без недостатков? Так что мы извинились и…что называется, „шумели потише“…
Да, Фрэнсиса не проймешь такой безделицей, как „какое-то зачарованное стекло, из-за которого два двухсотлетних болвана впали в детство“… А вот приезд королевы — именно то, что нужно.
После ухода Мили нас с Карлом пилили и пилили, пилили и пилили…я думала, что, наверное, с ума сойду! В конце концов Карл не выдержал и довольно резко ответил Фрэнсису…не помню точно, что… Словом, они разругались впервые за сотни лет и, хлопнув дверями, разошлись по своим комнатам, а я улизнула к Милице. Вот чертовка! Не удивлюсь, если она проделала все это специально, чтобы повеселиться: как же, рассорить стародавних приятелей, пускай хоть и вампиров…но я не сержусь на нее. Милица не зла, она похожа на нас: видит мир не так, как люди, и при том очень озорна. Говорят, она встречалась с самим Князем…вам понятно, о ком идет речь? И даже удостаивалась разговора с ним…но сама об этом ни разу не заговаривала, я лишь слышала, как о том упоминал Фрэнки в разговоре с нею, давным-давно…
Наша королева тоже послала Милице приглашение.
Может, они будут говорить о своем общем…знакомом?.. Ведь наверняка Милена знакома с ним, быть не может такого, чтобы нет! Милена должна знать многое, и не будет ли дерзостью с моей стороны осмелиться задать ей несколько вопросов?.. Я могла бы задать их Милице, но эта ясноглазая ведьма то ли не знает ответов, то ли делает вид, что не знает… Бесовка с волосами цвета октябрьских опавших листьев: бурых с серебристым отливом… Но ведь она и не должна мне отвечать, не так ли?.. Я тоже ей не все открываю. Хотя иногда мне кажется, пожелай Милица что про меня выведать, сами вода и ветер нашепчут ей, мои верные лунные лучи соткут ей ловчую сеть на меня. Нет, я понимаю Фрэнки, что он не ссорится с нею! Не вампирам, нет: колдунам дал Князь Мира Сего власть над своей вотчиной… Человек, человек — вот ось сущего, смысл и великая тайна вселенной. За его душу идет нескончаемая битва. А мы…мы потеряли свои души, что Им за дело до нас?.. Свою награду мы получили, и в ней же наша кара, как понимаю я тем яснее, чем больше на моей памяти век сменяет век…
Быть может, я заблуждаюсь, быть может, королева объяснит мне. Боже, иначе…как безнадежна наша вечная жизнь, как бесплодны наши знания! Как бессмысленно само бытие, ненавистное людям, презренное для низших духов и Высшей нечисти…которой и дела до нас нет! Зачем тогда Бог или Князь дали нам силу ночи, зачем дали жизнь по смерти?.. Мы отступаем перед крестом и святой водой, перед силой Бога; и мы же бессильны перед силой магии, вздумай кто продлить наш сон настолько, насколько пожелает, чеснок, розы, осина — все это ведь колдовство… Мы бессильны перед силой Свет Несущего…
За что мы стали пасынками мира?.. Смерть отреклась от нас, и жизнь уже зажигает свои рассветы не для нас…
Вот что хочу спросить я у Милены!
Я пешком возвращалась от Мили. Была глухая ночь, подол моего платья цеплялся за камни на горной тропинке, а мне было удивительно горько и одиноко, хотя расстались мы с Милицей весело. Я хмурилась, обдумывая свои вопросы, и зло шипела на ветки, цепляющие мои волосы…
…и вдруг почувствовала впереди человека.
Через секунду он уже возник передо мной, вышел из-за дерева: высокий и стройный силуэт во мраке. Я расслышала щелчок пистолета. И усмехнулась, остановившись.
Мы молча смотрели друг на друга, и у меня оказалось довольно времени, чтобы разглядеть злополучного разбойника.
Юноша… Лет двадцати пяти, в черной охотничьей куртке и кожаных штанах. Волнистые золотистые волосы…вы можете смеяться, но у этого мальчишки волосы и в самом деле были золотистыми…ну, может, где-то, как редкий всплеск пены на волне, и вилась пепельная прядка. Да. Вьющиеся. Мягкими плавными локонами. Почти падают на плечи…почти. Густые и мягкие, даже на взгляд, в такие пряди хочется погрузить пальцы, встретить шелковистую нежность…и я решила, что, прежде чем убью глупца, вдоволь натешусь его красотою…
И я стояла, как зачарованная, любуясь им. Он, верно, полагал, что я застыла от ужаса: девчонка на глухой тропинке. Ха.
А какие у него глаза! Черные, бездонные…в них бликом на ночных волнах змеится лунный свет. И…да, взгляд не злой. Скорее, изумленный.
Бедняга опустил пистолет.
— Не бойтесь, — просто сказал он мне. — Я насторожился: мало ли кто ходит ночью. Я путешественник, хожу из города в город. Не бойтесь, сударыня. Вы заблудились?.. Я провожу вас днем.
Он подошел и взял меня за руку.
— Вы замерзли, ваши руки совсем холодные…пойдемте, я проведу вас к своему костру. На вас напали разбойники? В здешних местах неспокойно… — он говорил мягко, успокаивающе: так, наверное, он разговаривал бы с испуганной кобылой или собакой. Думал ли он, что я воспринимаю его слова?..
А голос у него был — бархатное касание ласкового вечера, глубокий свет звезды…
— Я не испугана, — ответила я, позволяя незнакомцу увести меня через лесную темноту к теплому рыжему свету костра.
Пламя пылало неистово, весело, искры медной пылью взметались в темное небо, сквозь пушистые лапы елей. Мне давно не было так тепло и уютно.
Молодой человек скинул с себя свою кожаную куртку, оставшись в одной светлой рубашке, и накинул на мои плечи.
— Так теплее?.. — улыбнувшись, спросил он. И улыбка его согрела мою душу сильнее, чем пламя костра — руки, чем куртка — плечи. И я поняла, что оставлю его в живых…
Он ни о чем меня не расспрашивал, просто присел над костром и принялся кашеварить, колдуя над своим котелком и изредка бросая на меня веселые взгляды. Я улыбалась в ответ…поправляла пряди…
— Странно: рассчитывая встретить разбойника, встретил в лесу красивую незнакомку… — рассмеялся он и, поглядев на котелок, подмигнул: — Скоро будет готово. Сейчас поедим!
— Я не хочу, — покачала я головой, виновато улыбнувшись. Юноша пожал плечами.
— Что ж, захотите — вот ложка. А я поем!
И он принялся уплетать свою кашу с мясом так аппетитно, что у меня впервые за двести лет потекли слюнки при виде человеческой еды, загорелись глаза. Ничего на свете не желала я так, как этой золотой, ароматной каши, даже крови. Он встретил мой голодный взгляд — и протянул мне ложку.
