Звезда негодяя - Лариса Петровичева
– Это, скажем так, личная тюрьма Первого всадника, – сказал Тавиэль. – Туда можно попасть, но выйти оттуда – только после того, как позволит Келемин. Если вы хотите вернуть Эмму, то лучше туда не соваться.
– А что ж нам делать? – вспыхнул шеф Брауни. По его лицу Коннор видел: шеф считает, что эльф пудрит им мозги и валяет дурака, и его уверенность крепнет с каждой минутой.
– Перехватить ее тогда, когда Келемин… – начал было Тавиэль, и в это время лес накрыло таким ревом, что Коннор неожиданно для самого себя рухнул на колени, зажимая уши.
Шеф Брауни скорчился на земле рядом. Тавиэль всхлипнул, закрывая ладонью рану.
– Далевицкий пес… – услышал Коннор едва различимый шепот. – Не дошли…
Глава 8
Эмма не поняла, как все началось.
Вроде бы только что она лежала на кровати, читая травник и с трудом продираясь сквозь старую орфографию – и вот уже падает куда-то во тьме, одетая в платье и туфельки фейери.
«Коннор! – задыхаясь от полета, подумала Эмма. – Коннор, как же ты теперь найдешь меня?!»
Коннор, Тавиэль и шеф Брауни шли за ней в подземное королевство – сумев посмотреть на мир глазами Тавиэля, она увидела всех троих в какой-то пещере и едва не разрыдалась от счастья. Ее не забыли, не махнули рукой – ее отправились спасать!
Эмма все отдала бы, чтобы прикоснуться к Коннору. Да, он был далеко не подарок. Да, он никогда не давал ей возможности выбора и использовал так, как привык жить: дашь на дашь. Но он закрыл ее собой от драконихи, не ища в этом выгоды. И отправился на поиски – прекрасно понимая, что рискует жизнью в этом походе.
Коннор Осборн был хорошим человеком. Эмма знала это совершенно точно.
Падение закончилось, и Эмму озарило солнечным светом – таким ярким, что какое-то время она ничего не видела. Потом на нее нахлынули негромкие птичьи трели, шелест листвы, запах травы и цветов, и Эмма услышала незнакомый голос:
– Благодарю вас за такую прекрасную погоду! Эти дожди уже всех измучили.
Это был человек: в его голосе не было мелодичности, свойственной фейери, которые вроде бы не говорят, а поют. Эмму придержали за руку, и она наконец-то смогла увидеть, кто перед ней, а увидев, тотчас же согнулась в поклоне.
Его величество король Линндон смотрел на Эмму так, как просто не мог смотреть. Во взгляде государя и владыки никогда не будет такого смиренного уважения.
Эмме сделалось так страшно, как еще не было. Даже полет на коне над Дартмуном так ее не испугал. Захотелось прижать руку к животу. Келемин, который выступил откуда-то сзади, едва заметно качнул головой и произнес:
– Моя племянница Эмма. Кровь фейери в вашем доме.
Лицо Линндона дрогнуло. Уважение? Почитание? Немыслимый трепет? Все смешалось в его взгляде, когда он поклонился Эмме и, выпрямившись, сказал:
– Наша встреча – величайшая честь для нас. Милорд, миледи, прошу вас.
Король пошел по тропинке в сторону дворца, что светлел за деревьями. Эмма видела дворец лишь на картинках в журналах и представить не могла, что когда-нибудь окажется рядом с ним. Келемин мягко придержал ее за руку и негромко посоветовал:
– Ничему не удивляйся. И веди себя естественно.
– Что вы задумали? – прошептала Эмма. Горло стянуло спазмом, она испугалась, что сейчас упадет. Келемин усмехнулся и с самым непринужденным видом ответил:
– Спастись. И исполнить мечту любой девушки: выйти замуж за принца.
Эмму словно ударили по голове. Какое-то время она шла рядом с Келемином, смотрела в спину короля, который сейчас напоминал ей слугу, что показывает дорогу господам, и не могла ни о чем думать. Они вышли к парадной лестнице, где стояла торжественная стража, и Эмма подумала: «Это сон. Я вижу сон. Всего этого не может быть на самом деле».
Она не запомнила, как они вошли в небольшой каминный зал. Какое-то время перед Эммой просто мелькали чьи-то испуганные и восхищенные лица, знамена, статуи возле лестницы – когда пестрая карусель остановилась, то Эмма увидела, что сидит на диване рядом с Келемином. Король расположился в кресле напротив; второе кресло пустовало. Георг Мучитель, прадед нынешнего владыки, грозно смотрел на Эмму с портрета. Окно выходило в сад; птичка прыгала по подоконнику, выказывая полное безразличие и к фейери, и к королям.
«Я в своем мире, – сказала Эмма. – Я вернулась из-под земли, но осталась пленницей».
– Итак! – произнес Линндон, едва удерживаясь от того, чтобы не броситься в пляс от радости. Сейчас в нем не было ничего королевского, ничего величественного: он был похож на собаку, которую приласкал обычно жестокий хозяин. – Я счастлив, что вы оба здесь! Были какие-то сложности?
Келемин тонко улыбнулся и протянул королю туго скрученный свиток: Эмме показалось, что он взял его прямо из воздуха.
– Нет. Великие владыки не поняли меня. Но отпустили. Мы имеем право уйти в изгнание от отчаяния.
Эмма непонимающе посмотрела на него. Келемин решил стать добровольным изгнанником? Она не успела получше узнать новоиспеченного родственника, но была уверена в том, что это на него не похоже.
«Он просто спасает свою жизнь, – подумала Эмма. – Рано или поздно за него бы взялись. Если брат пал, то и в нем обязательно станут искать червоточины – и найдут. А потом будут обрезанные уши и все то, что пришлось пережить Тавиэлю. А мой дядя, как видно, не из тех, кто будет продавать свадебные платья в изгнании. Ему захотелось устроиться получше и сесть повыше».
– Я счастлив, – признался Линндон. – Я действительно счастлив, мой господин. Вы не передумали?
Эмме вдруг сделалось холодно. Келемин едва заметно приподнял левую бровь.
– Я не из тех, кто сегодня говорит одно, а завтра другое. У вас есть сын, у меня племянница. Мы объединим наши дома.
«Кому из них это пришло в голову первому?» – растерянно подумала Эмма, не веря тому, что слышит. За несколько дней случилось слишком много – она никак не могла опомниться. Ощущение падения почти лишало ее сознания. Неделю назад Эмма была бедной приживалкой в доме Коннора Осборна – а теперь она наполовину фейери, и ее прочат в жены принцу!
Ноги онемели. Идеальные туфельки стали жать. Принц Эдвин?
Господи Боже, только не это! Слухи о том, как развлекается его высочество, дошли даже в северную
