Аромагия. Книга 2 - Анна Орлова
– Мирра! – вновь окликнул меня муж.
Пахло от него странно: лавандой и немного цветами хлопка – замешательством.
– Да, дорогой! – на этот раз безо всякой иронии отозвалась я.
– Прости, я… – Он не договорил, комкая в кулаке газету. – Нет, ничего.
Я кивнула, принимая так и не произнесенное извинение, и впервые за долгое время искренне улыбнулась мужу. Мой благоверный не мог пересилить себя и вслух признать, что был неправ… Впрочем, мне хватило и этого.
Столовую я покинула, как принято писать в романах, с чувством глубокого удовлетворения…
Город тонул в тумане, пробирающем сыростью до костей. В нем терялись звуки и запахи, и я передернулась, поплотнее закутываясь в шаль: неприятно чувствовать себя мухой, увязшей в варенье.
Отпирая дверь «Уртехюс», я вспомнила о вчерашних событиях и заполошно огляделась. К счастью, гадины нигде не оказалось: на столике, куда ее вчера столь небрежно бросил Исмир, теперь красовалась только пыль. Надо думать, змея пришла в себя и уползла. Или растаяла, как льдинка на солнце.
Первым делом заварить кофе – крепкий, жгучий, чтобы обжигал язык и разгонял кровь. О Петтере, подарившем мне это маленькое чудо, я думала с неподдельной теплотой.
Теперь зажечь аромалампу с капелькой иланг-иланга, от тягуче-сладкого аромата которого накатывает приятная расслабленность…
И только потом, грея руки о чашку с горячим напитком, позволить себе вспомнить и задуматься. Столько всего случилось, что от одного перечня кружилась голова: статья Знатока, змея, поцелуй с Исмиром, дуэль, объяснение с Петтером, буйство вьюги и венец дня – тело мэра, распластавшееся у подножия скалы. Ах, чуть не забыла, еще ужин с господином Бьюдером. Последний, кстати, моих надежд не оправдал. Несмотря на интригующее начало, беседа за столом касалась исключительно нейтральных тем вроде погоды и перспектив подледной рыбной ловли. О более любопытных вещах речи не заходило и, думается, виноват в этом господин Бранд, улучивший минутку, чтобы сказать «другу» несколько слов на ухо, после которых тот резко присмирел.
И, признаюсь, весь этот калейдоскоп меня настораживал. Рада ли я тому, что давно переставшие колебаться весы моей жизни вдруг отчаянно закачались, швыряя меня то в радость, то в боль? Зачем, милосердные мои боги, зачем это все? Уже не первый год я жила словно за стеклянной стеной, незаметно, но надежно отрезающей меня от всех треволнений. Сейчас она истончилась, став не прочнее мыльного пузыря. И снова нужно склеивать ее из осколков… Или не нужно?
Руки привычно перебирали баночки, нос анализировал сочетание ароматов в пробниках духов, затем я резала и заворачивала в холст аккуратные бруски мыла… И все это время не могла отделаться от мысли, что опасно близко подошла к грани. Чего я хочу от жизни? Последние два года все мои помыслы ограничивались одним: выжить. Не сломаться, не стать послушной игрушкой, вырастить сына… Что же изменилось теперь?
Может быть, всему виной воспоминания о поцелуе Исмира? До сих пор Ингольв был единственным мужчиной, которому я позволяла такие вольности. Сначала я его безумно любила, а потом не видела смысла менять шило на мыло. Я не питала иллюзий: «спасать» меня от влиятельного полковника Ингольва никто не собирался. А вот поиграть с огнем, закрутив интрижку со мной за спиной мужа, многие бы не отказались. Но брезгливость не позволяла мне принять эти «чувства».
И как теперь вести себя с Исмиром? Я мерила шагами свою лабораторию. Надо думать, лучше всего сделать вид, что ничего не случилось. Оставалось только надеяться, что я сумею держаться как ни в чем не бывало… Только отчего же я так нервничаю сейчас?
Поэтому, признаюсь, робкому стуку в дверь я искренне обрадовалась. Пусть глупо сбегать от тяжелых мыслей, в тот момент мне требовалась передышка.
– Входите, не заперто! – крикнула я, гадая, кому могла понадобиться в такую рань. При серьезных болезнях и острых состояниях лучше посетить врача. Травы действуют медленнее уколов.
Менее всего я ожидала увидеть маленького человечка, сжимающего в заскорузлых пальцах шляпу. Негромкая симфония травяных ароматов, навсегда пропитавших не только его одежду, но даже кожу и волосы, безошибочно указывала на его профессию. Мята, чабрец, тимьян, ромашка – словно ласковое дуновение теплого ветерка.
– Здравия вам желаю, госпожа, – поклонившись, проскрипел человечек.
– И вам здоровья, Палл, – оправившись от удивления, приветливо произнесла я. – Что вас привело ко мне?
Он залился краской, отчего его светлые волосы, казалось, стали еще ярче.
– Я… – Он закусил губу, потоптался на пороге и наконец попросил тихо: – Мне нужна ваша помощь, госпожа.
– Помощь? – искренне удивилась я. До сих пор мне вообще не доводилось видеть, чтобы Палл выходил из оранжереи. Даже нуждающиеся в починке вещи (а он мастер на все руки) ему доставляли наверх. Палл давно сроднился со своими растениями, разговаривал с ними, словно с детьми, и казалось, сам стал частью оранжереи – как установленные возле дорожек декоративные фигуры. – Что-то с садом? Вредители?
– Нет! – Палл мотнул головой и произнес со странной нежностью: – Это все моя дочка, госпожа!
– Дочка?! – переспросила я, с искренним удивлением глядя на него. Мне казалось, что только бесконечно одинокий человек мог с такой нежностью относиться к растениям. К тому же до сих пор Палл никогда не упоминал о семье. Но многослойная, густая и теплая ваниль не оставляла сомнений в его искренней любви к девочке. – Разве вы… Впрочем, что это я? Конечно, я сделаю для вашей дочери все, что в моих силах. А теперь присаживайтесь и рассказывайте.
Он благодарно кивнул и с опаской устроился на самом краешке стула. Я сложила руки на коленях и чуть склонила набок голову, демонстрируя свой интерес.
– Моя девочка, – начал Палл с волнением, – служит горничной у барышни Сигнё. Ну то есть у ее родителей, конечно!
– Постойте, – перебила я. – То есть ваша дочь уже взрослая?
– Да, – кивнул он, явно не понимая, что меня так удивило.
– Извините. – Я жестом предложила ему продолжать. Отчего-то мне представлялась маленькая девочка, прячущаяся в зарослях жасмина, а не взрослая девушка.
– Ну вот. – Палл нервно мял в руках шляпу. – Барышня была ею довольна, даже обещала взять в личные камеристки, как выйдет замуж…
Последнее он сообщил с явной гордостью. Я внимательно слушала, недоумевая про себя, какое все это имело отношение ко мне.
– И в чем, собственно, состоит проблема? – не выдержала я, когда он замолчал.
От него пахло крапивой – стыдом и болью.
– У моей девочки – ее зовут Гердис – есть поклонник. Он даже приходил знакомиться, такой воспитанный паренек! Разрешения просил на ухаживание, как у отцов и дедов наших
