Приют - Татьяна Лаас
Тетя вышла из коридора за ресепшеном — там в левом крыле располагались столовая, кухня и жилые комнаты.
— Милая, — тетя Зои раскрыла свои объятья, — ты так выросла и изменилась. Стала ослепительной красавицей!
Кейт обняла тетю в ответ и поцеловала в щеку:
— А вы все так же неподвластны годам, тетя Зои!
Та, действительно, мало изменилась за прошедшие десять лет — все такая же худощавая, тонкая, изящная. Совершенно белые волосы были собраны в высокую прическу, отчего тетя Зои напоминала одуванчик. Очень элегантный одуванчик. Она была привычно в белом, легком платье, струящимся до земли, и все так же пахла лавандой. Казалось, что время не властно над тетей Зои.
— Девочка, ты мне нещадно льстишь! — рассмеялась тетя Зои, легонько обнимая её плечи и ведя в левое крыло, — где твоя комната, ты еще не забыла?
— Теееетя, ну как можно! — В руку Кейт лег тяжелый, старинной работы ключ, на головке которого была стилизованная буква “П”.
Тетя Зои улыбнулась:
— Это универсальный ключ, он подходит ко всем дверям “Приюта”, в том числе и к твоей комнате. Так что иди, располагайся, приводи себя в порядок… И, если ты не сильно устала с дороги, то я была бы рада разделить с тобой чашечку чая — самая необходимая вещь после нежданного путешествия!
Кейт рассмеялась:
— Я быстро, тетя, заброшу вещи и приду. И где кухня — я еще не забыла!
* * *
Её комната, точнее череда комнат — небольшая гостиная, кабинет, гардероб, ванная и уютная спальня, никак не изменились. Так же пахло розами и горьковато полынью. В гостиной, еще тогда больше подходящей взрослой Кейт, чем малышке, на невысоком столе в окружении кресел и дивана все так и стоял букет роз — розы менялись в зависимости от времени года: зимой были ярко-алые, как кровь, летом белые, как снег, весной… Кейт уже не помнила — какие розы были весной? Но это и неважно — еще будет время узнать, теперь она в состоянии сама приезжать сюда, когда ей хочется.
…а сундук с моими игрушками так и остался у окна…
Кейт прошла в небольшую спальню, кидая рюкзак с вещами в кресло у кровати и вдыхая любимый с детства аромат… Подошла к окну, приоткрывая уже закрытые на ночь ставни — шторы тетя считала профанацией. С улицы лилось чистое лунное серебро — полнолуние было в самом разгаре. Жаль только улица до самого моста была пуста.
…Ни рыцарей, ни прекрасных дам…
Она приподняла вверх нижнюю раму, запуская ночную прохладу, и только сейчас заметила, что на кресле у окна все это время её ждал плюшевый тедди, забытый в прошлый приезд. Кейт замерла, быстро-быстро промаргиваясь — вот уж не думала, что возвращение сюда заставит её плакать.
— От счастья… От счастья, мама. А не от горя!
Кейт погладила плюшевого медведя по голове и помчалась в ванную комнату — мыть руки и умываться. Тетя её, наверное, заждалась.
* * *
На кухне, совмещенной с небольшой столовой, за десять лет, которые Кейт тут не была, тоже мало что поменялось. Может только, на длинном кухонном столе появилась более новая техника. Во всяком случае огромного, сияющего никелем кофемата Кейт не помнила. Хотя в те времена кофе её и не интересовал — она могла забыть.
Сейчас тут царил полумрак — горела только небольшая лампа на столе, за которым уже сидела тетя Зои и царственно занималась чаем — церемонию чаепития она очень уважала и никогда от неё не отступала.
Молоко в ослепительно белом молочнике. Тонкие фарфоровые чашки, еле выдерживающие жар чая. Серебряные ложечки, щипчики для сахара, отполированная до блеска сахарница… Двухъярусная подставка для пирожных и бутербродов. Все то, что в детстве и восхищало, и пугало Кейт. Восхищало красотой, и пугало мамиными наставлениями: “Не смей даже прикасаться — разобьешь!”.
И ослепительная чистота везде — ни пылинки ни на полу, ни на мебели.
— Присаживайся, милая. — улыбнулась тетя Зои. — И не косись так на фарфор — он старый, но не дряхлый. Он перенес кучу поколений Смитов-Одли-Эвансов, переживет еще столько же. А если и не переживет — не велика потеря, уж поверь.
Она, пока Кейт неуверенно усаживалась за стол, разлила по чашкам молоко, заварку и только после этого кипяток. Взять из сахарницы разрешалось всего два куска сахара, это Кейт помнила, беря осторожно щипцы для сахара. Тетя Зои вновь рассмеялась:
— Расслабься, это не экзамен, это всего лишь я. Поверь, сейчас во всем “Приюте” нет никого, кто посмел бы возмутиться нашими манерами.
Кейт нахмурилась:
— Тетя, а разве ты тут по-прежнему одна? Никто не помогает тебе по хозяйству?
— Да какое тут хозяйство, Кейт, сердце мое. Тут работы никакой — это же не гостиница с вечной суматохой и посетителями. Это “Приют”, это дом, сюда приходят, когда надо и когда ты ждешь. Тут почти нет никакой работы, лишь чуть убрать после посетителей — поменять постельное белье и полотенца, не более того, иногда приготовить еду, иногда чем-то помочь. Поверь, я вполне справляюсь со всем.
— А Йен? — напомнила Кейт.
— А Йен… — Тетя Зои пригубила чай, наслаждаясь его вкусом. — А почему именно о нем ты спрашиваешь?
— Он… — Кейт смешалась, — я вроде бы с ним не пересекалась раньше. Ведь так?
Тетя Зои со смешинками в глазах спросила:
— Он тебе кого-то напоминает?
— Не… Нет, — неуверенно сказала Кейт.
— Тут это часто бывает. Тут всегда кто-то кого-то напоминает, и это лишь часть чудес этого мира, милая. Так что… Смело могу сказать, что с Йеном ты никогда не пересекалась — я его приняла на работу всего пару лет как. Йен всего лишь глупенький мальчик с машиной: привезти-увезти-донести. Поверь, если бы городские власти не косились так сильно на моих лошадок, я бы до сих пор со всем справлялась сама. Видите ли, мои лошади не настолько резвые, создают пробки и затрудняют движение по городу… Пришлось продать лошадей, меняя их на Йена.
— Ох, тетя…
— Милая, все хорошо, “Приют” — это на века отлаженный механизм, в который почти не надо вмешиваться, так что не переживай за меня — я справляюсь со всем. — Она хитро прищурилась, — но от помощи не откажусь, милая, если ты, конечно, готова…
* * *
Готова ли она помогать?
Кейт лежала в своей постели, смотрела в потолок, где в лунном свете тихо танцевали резные тени от шуршащих на ветру листьев пальм.
Готова ли она помогать?
Ей еще
