Приют - Татьяна Лаас
Кейт прикрыла глаза, запрокидывая голову назад и подставляя солнцу бледную после весны кожу. В голову ничего не лезло, кроме воспоминаний этой ночи — ей не спалось, и она ходила на кухню за молоком. Выглянув случайно в окно, она увидела, как в предрассветной мгле по улице ехали на лошадях прекрасные рыцари с дамами и менестрелями. В полной тишине, исчезая в клубящемся в конце улицы тумане. Вот бы и сейчас произошло какое-нибудь чудо. Мама смеялась всегда, что чудеса бывают только в сказках, но так хотелось, чтобы дверь в сказку взяла бы и распахнулась, захватывая и Кейт.
…уж я бы… Уж я бы не растерялась… Уж я бы… Раскрыла бы двери, пропуская все чудеса — и легкие, и страшные, и добрые, и длинные-длинные!..
Она всю весну запоем читала книжки про юного волшебника и уже знала, что чудеса не обязательно добрые, но всегда захватывающие и заканчивающиеся хорошо.
— Да-да-да, я распахну все двери чудесам! — сказала она куда-то в зенит.
Перед плотно закрытыми веками потемнело — то ли туча закрыла солнце, то ли кто-то заслонил его. А потом в левом плече, почти у самой шеи, разрослась боль алым цветком, заставляя кричать. Кейт дернулась в сторону, открывая глаза, попыталась сползти с камня, но ей это не удалось — ловкие, очень похожие на паучьи руки (ноги?) быстро закутывали её в тонкие, липкие нити. В глазах потемнело окончательно, и Кейт потеряла сознание. Что было дальше — она не знала, два дня выпали из её жизни.
* * *
Её разноцветные тенниски нашли почти сразу, как объявили поиски, только вот служебная собака идти по следу отказалась.
* * *
Кейт не хватало воздуха, она хрипела, задыхаясь от боли, отчаянно хотелось домой, к маме и папе, но пошевелиться она не могла. Даже открыть глаза, в ответ на чью-то просьбу, сил не было. Она пыталась, честно пыталась, но не получалось — чьи-то пальцы прошлись по щеке, снова уговаривая очнуться. Перед носом завоняло так, что потекли слезы. Потом где-то далеко, там, где были её длинные-предлинные руки, чем-то потерли, предупреждая мужским голосом:
— Потерпи, будет больно, но так надо.
Больно не было — она почти не чувствовала прикосновений, зато глаза все же смогли открыться. Они слезились и с трудом приспосабливались к полутьме. Перед ней маячила сиреневая…
Фиолетовая?
…непонятная завеса, внезапно превратившаяся в длинную челку. Обладатель челки — очень взрослый мужчина с голубыми глазами — подмигнул ей:
— С возвращением в мир живых, Спящая красавица! — Он тут же нервно поправил челку — заложил её за ухо.
— К… Кто… Т…?
— Я? Анж. — улыбнулся мужчина с невозможными волосами.
— К… К… — попыталась представиться она, но зубы выдали позорную дробь.
— Кейт, — подсказал мужчина. — Я знаю.
Он легко, словно она была перышко, приподнял её с земли и припосадил, прислоняя спиной к чему-то обжигающе горячему и мягкому. Это горячее повернулось и лизнуло её в нос, оказавшись ужасно огромной собакой. Анж тем временем открыл фляжку и поднес её ко рту Кейт:
— Пей, легче станет.
Она послушно глотала какую-то терпкую дрянь — у неё не было сил отстраниться.
Наконец, он отвел в сторону фляжку, и Кейт тут же выдавила, уже более членораздельно:
— Что вам от меня надо…
— Что от тебя надо? — задумался Анж. — Отвести тебя к людям, чтобы твои родители не сходили с ума от беспокойства, и чтобы ты больше не попадала в пасть аркаукам. Чтобы ты росла умницей и красавицей, училась на высший балл… Что еще? Вроде все перечислил. А, чтобы больше так не баловалась и вернулась сюда, когда вырастешь.
Она пыталась понять — куда вернуться? Её взгляд бесцельно блуждал, рассматривая темнеющее небо, сосны, огромного, не меньше трех метров паука, целый стог чего-то белого и тонкого, как паутина (точно такие же нити были и на её одежде), и меч. Меч, лежащий на земле и ловящий на свои грани лучи заходящего солнца.
— Вы… Рыцарь? — спросила Кейт.
Брови Анжа удивленно взмыли вверх:
— Если бывают рыцари от биохимии, то да.
Что такое биохимия, Кейт не знала, но явно что-то хорошее, раз у неё бывают рыцари.
* * *
Кейт, удобно устроившись в кресле несущегося на запад поезда, прикрыла глаза.
…Интересно, как изменилась тетя Зои. Ей же… девяносто три или четыре года?
Точнее она не знала. Перед глазами тут же представлялась королева — тетя была её ровесница. Тоже, наверное, седые кудри, морщины, чуть сгорбленные плечи…
…а ведь я могла и не успеть! Вспомнила бы через год, два, три… И могло быть поздно… Вот же дура!
Одновременно на ум пришел пес и его хозяин. Попортила же она им жизни, надо полагать.
Её спасли, а она…
Она смутно помнила события той ночи, точнее, что было потом (после того как незнакомец собрал свои вещи и кивнул в сторону паука: “Нет смысла его уничтожать, через сутки-двое его собственные протеолитические ферменты полностью разрушат его.”), кажется, её посадили на спину собаке, а она… Она не смогла сидеть и сползла, хватаясь руками за шею пса, чтобы не упасть.
Кажется, еще прозвучало: “Аккуратней, Альба!”, — а может, ей показалось.
Было темно, луна только-только начала нарастать, Кейт лежала лягушкой на теплой, большой спине собаки, которая везла её куда-то…
Потом… Всполохи ярко-синего с примесью алого света, от которых разболелась голова. Уколы, капельница, поездка под наблюдением двух парамедиков, больница, плачущие родители, приход полицейских констеблей…
…О да, разговорами с констеблями я жизнь парню с собакой и попортила. Рассказала, как есть, как помнила…
С её слов еще и фоторобот нарисовали — она тогда думала, чтобы найти и наградить. Потом этот фоторобот не раз еще всплывал во время встреч с полицией — целых пять лет, пока дело не передали в “нераскрытые”. Ей так никто и не поверил про паука, хоть она и пыталась рассказывать и доказывать. Кейт хмыкнула, вспоминая, какой глупой была (“Вон, даже след от укуса остался! Африканский какой-нибудь! Или этот… С Амазонки!”), она тогда непонятное слово “маньяк” приняла за название паука.
…Кажется, еще две жертвы было. Или три…
Родители тогда
