Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

Я оказалась в кромешной тьме.

Ни звуков, ни запахов, ни проблеска света. Я будто очутилась вне времени и пространства. Сначала показалось, что я не могу вздохнуть. Накатила сиюминутная бесконтрольная паника. Я хватала ртом воздух, но он будто застревал в горле, не достигая легких. Я словно тонула без воды.

Наконец, я сглотнула, чувствуя, как втянутый воздух захолодил трахею. Я не задохнусь — это уже радовало.

Никогда прежде я не ощущала такой темноты. Кромешной. Даже самая черная ночь не бывала такой непроглядной. Эта тьма была словно осязаемой. Представлялась самым лучшим бархатом. Казалось, если протянуть руку и потрогать мрак, он отзовется мягким ровным ворсом. Я терялась в пространстве, несмотря на то, что чувствовала спиной опору. Я попыталась поднять руки, но с ужасом поняла, что ящик, вероятно, был настолько узок, что это не удавалось. Я дергалась, кисти ударялись костяшками о крышку, но не было никакой возможности изменить положение.

Крышка гроба… Крышка гроба… Я почти видела и слышала, как сверху сыплются картечью комья взрытой земли.

Стало страшно настолько, что я открыла рот в отчаянном крике, но из горла не вырвалось ни звука. Меня парализовало от ужаса. Казалось, сердце вот-вот остановится. Я буквально ждала этого, но как же в эту самую секунду я хотела жить! Так, как не хотела никогда. Жить. Во что бы то ни стало. На любых условиях. В любом качестве.

Жить.

Свет вспыхнул так неожиданно, что я ударилась затылком, на мгновение ослепла и зажмурилась, чувствуя проступившие слезы.

Наконец, я открыла глаза, увидела перед собой экран, мягко горящий в темноте. Обведенный светом квадрат, в котором с неимоверной скоростью проносились незнакомые мне символы. Белые на черном. Порой мелькание было настолько быстрым, что начинало резать глаза и подташнивать.

Оставалось только глубоко дышать. Я закрыла было глаза, но вновь открыла. Чтобы видеть этот проклятый экран. Он был для меня ориентиром в этой черной пустоте. Маяком. Наконец, движение символов замедлилось, тошнота отступала. Я вглядывалась в монитор, но это было совершенно бесполезно — я не знала, что это за символы. Я даже не знала, буквы ли это. Вероятно. Потому что, если прищуриться, все это походило на страницы книг.

Я оторвала взгляд от монитора и с ужасом заметила, что все мое тело было разлиновано световыми квадратами, как школьная тетрадка. Казалось сотканным из белой сетки, которая начинала жечь. Сначала не сильно, будто припекало ласковое солнце на пляже. В перекрестиях линий загорались крошечные красные точки, и жжение усиливалось. Теперь мне казалось, что из каждой красной точки в мое тело впивались тонкие длинные иглы, которые пронзали насквозь. Раскаленные. Было терпимо, но я до одури боялась, что жар усилится, и я попросту заживо сварюсь. В голову лезло все самое страшное.

Вдруг все погасло. Резко, одномоментно. Вздох застрял в горле. Я снова оказалась в кромешной темноте. Ни звуков, ни запахов. Не знаю, сколько времени прошло. Будто целая вечность. Но открывать этот проклятый ящик, казалось, никто не намеревался. Это было единственным, о чем я сейчас мечтала. Хотела увидеть толстого Зорон-Ата, обшарпанный кабинет. Сейчас мне было плевать на то, что будет после, если я выйду из этого гроба. Я хотела сначала выйти. И чем больше времени проходило, тем несбыточнее казалась моя мечта.

Ящик тряхнуло, и я, наконец, увидела полосу света, которая ослепила.  Я зажмурилась, проморгалась. Зорон-Ат откинул крышку, посмотрел на меня:

— Можешь выйти и одеться, — он кивнул на стул у стола, на котором валялась грязным комом моя одежда — он принес ее из приемной.

Я лишь кивнула, прикрылась руками и кинулась к своим вещам. Застегнув пуговки на платье до самого горла, я почувствовала себя значительно лучше. Чуть менее беззащитной. Но это была лишь видимость — нельзя укрыться от грозы единственной соломинкой.

Виссарат посмотрел на меня:

— Сядь здесь, на стул. Надеюсь, ты помнишь, что за дверью охрана? Не станешь делать глупости?

Я кивнула, стараясь ничем его не раздражать. Сейчас это было глупо, тем более у меня не было никакого внятного плана. Поэтому я сочла самым разумным изображать смирение и повиновение, делать так, как он просит. Тот факт, что удалось выйти из этого черного ящика живой и невредимой, окрылил меня. Сейчас казалось, что еще не все потеряно. Я даже воспряла духом. Нужно быть внимательной, осторожной — и обязательно появится возможность сбежать.

Старый завод… В таких строениях всегда была масса ходов, лестниц, дверей и окон. А под потолком неизменно пролегали трубы и шахты вентиляции. Наши отступали на восток — я знала, куда бежать. Нужно было лишь пробраться за территорию.

Зорон-Ат уселся за стол, придвинулся на скрипучем стуле. Достал из нагрудного кармана с блестящей круглой эмблемой какую-то черную плоскую палочку, не длиннее трех дюймов, положил ее на стол перед собой и провел пальцем. В воздухе развернулся безрамочный экран, в котором поплыли символы, очень похожие на те, которые я видела в ящике. Виссарат какое-то время смотрел, тыкал пальцем, проматывал, кивал, вытянув губы. Казалось, ему нравилось то, что он увидел. Наконец, все свернул, и я услышала голос карнеха:

— Слушаю, Зорон-Ат.

Толстяк почтительно склонил голову, хоть и не видел собеседника. От этого мне стало совсем не по себе, и зародившаяся только что уверенность лопнула, как мыльный пузырь, едва я вспомнила глаза карнеха. Вернулся страх.

— Мой карнех, я закончил анализ. Заключаю, что это лучший экземпляр из всех, что были. Самое большое совпадение в процентном соотношении. Есть вероятность, что она выживет.

— Прекрасно.

Я сглотнула, понимая, что за этими словами не кроется ничего хорошего. Вероятность выжить? После чего?

Зорон-Ат вытер блестящую лысину ладонью:

— За одним исключением, мой карнех… — казалось, ему не приятно было это говорить.

— Не тяни.

— Она девственница. Вы уже знаете, что это снизит вероятность и увеличит сопротивление.

Я сжалась, стараясь стать меньше. Я солгала карнеху и, кажется, теперь это добавит проблем. Но что они собирались со мной делать?

Карнех молчал. Зорон-Ат какое-то время почтительно слушал тишину, но рискнул заговорить:

— Я могу все устранить прямо сейчас, но не решусь без вашего одобрения.

Я похолодела. Даже инстинктивно сжала колени. Устранить? Этот ужасный толстяк? У меня не было никаких иллюзий — я видела слишком много.

— Не торопись. Я хочу еще раз посмотреть на нее. Тем более, если ты обещаешь такие вероятности. Я бы не хотел ошибиться. —