Игры скучающих купидонов - Татьяна Геннадьевна Абалова
– Они боятся вас? Кто вы такой?
– Я – король, – мягко произнес он. – И беру любую женщину, которая мне приглянулась. А сегодня мне приглянулись вы… Правда, я не люблю блондинок. Но… к черту Дафну.
Я не успела опомниться, как он наклонился и поцеловал меня. Так крепко и неистово, что закружилась голова от нехватки воздуха.
Ничего себе капельки!
Вот это сон!
О–ля–ля! Меня целует сам король!
Рука короля у меня в декольте!
Острое желание пронзило тело. А что? Во сне можно. Во сне я ничего не боюсь. Даже дефлорации, которая наяву уж точно не грозит. Все сделано еще в институтские годы.
Проклятый будильник разогнал красочную картинку.
Но стоило открыть глаза, как резкий сигнал прекратился.
Потребовалось еще несколько минут, чтобы понять, что будильника у меня нет и вставать в шесть часов не нужно.
Так что же меня разбудило?
А между ногами было… м–м–м… напряженно и страшно хотелось продолжения сна. Уж больно хорошо король целовался.
Глава 3. Некоролевский поцелуй
Любовь душой, а не глазами смотрит.
И оттого крылатый Купидон
Представлен нам слепым и безрассудным.
Быть с крыльями и быть лишенным глаз –
Поспешности немыслящей эмблема.
«Сон в летнюю ночь», У. Шекспир
– Чего это ты с утра пораньше раком стоишь? – вошедшая в ванную комнату Галка заставила меня вздрогнуть. У подруги были свои ключи, поэтому ее появления стоило ожидать в любую минуту. Вольный художник, поставляющий в местные магазины произведения гончарного искусства, жил в своем режиме.
– Да не спится что–то. Постирушки вот затеяла, – для наглядности я тряхнула лифчиком, который как раз выполаскивала.
– Ты сегодня выходная?
– Угу, вчера двенадцать часов впахивала. Сменщик в Питер укатил.
– Бросай свой банно–прачечный комбинат, лучше посмотри, что я тебе принесла! – глаза у Галчонка горели. Ей как нельзя лучше подходило ее имя. Невысокая, худенькая, если не сказать тощая, с черными вечно торчащими вихрами, черными же глазами и острым любопытным носом, она напоминала неугомонную птаху, мучимую жаждой познания. Правда, хрупкой подруга только казалась: стоило ей вцепиться своими натруженными клешнями в кого–то, как этот кто–то сразу понимал, что сопротивляться бесполезно, лучше сдаться на месте. Так однажды она сцапала руку вора, который залез в мою сумку, и не отпускала до тех пор, пока тот не оставил добычу в виде кошелька с только что полученной зарплатой. Можно представить, что почувствовал здоровяк под метр девяносто, когда на него вылупилась малявка (именно про таких говорят «метр с кепкой») и зло прошипела: «Или отпусти, или я сломаю тебе руку». А кто не пошел бы на попятный, если в его запястье впилась пиранья с челюстями, могущими перекусить кость? Мужик безоговорочно поверил и сдался. Он осторожно стряхнул с руки нашу кровожадную рыбку и дал деру.
«Раззява!» – Галка отвесила и мне, перекладывая кошелек в свою торбу. Для сохранности. Ведь к кому я приду клянчить денег, если останусь на мели? Милая подружка всегда выручит: арт–хаусы с удовольствием принимали ее расписные кувшины и тарелки и рассчитывались не скупясь.
Я повесила бюстик рядом с трусами на горячий змеевик и поспешно вытерла руки.
– Та–дам! – Галка стояла в коридоре рядом с огромным кувшином. Я даже боюсь представить, сколько он весит, и как она его доволокла, потому что в него запросто можно было засунуть самого гончара, который улыбался во весь рот, предвкушая мои восторги. Надо сказать, что и голос у Галины не соответствовал ее хрупкому телосложению: она могла так крикнуть, что с крыш слетали сосульки, а воронье в панике покидало насиженные места и начинало кружиться в небе воронкой. На ее радостное «та–дам!» откликнулись хрустальные фужеры в серванте.
– Это еще что? – я обошла по кругу очередное «творение», по чьим крутым глиняным бокам вились цветы и порхали райские птицы.
– Тебе на память. Знаю, стоит отнести его в магазин, как оторвут с руками, но как–то не хочется, чтобы такая красота стояла в чужом доме.
– Ну спасибо…
– Что? Не понравилось? Видишь, какая уникальная техника росписи? Тибетские монахи с благоговением прикасались бы к каждой линии и загогулине – этот узор означает бесконечность жизни… Смотри, как стебли переплетаются – нет ни начала, ни конца, – Галка пальчиком провела по веточке, затейливым кольцом опоясывающей широкое горло кувшина…
– Ваза красивая, большая только. Куда бы ее пристроить? – я оглянулась. Везде, где только возможно, стояли уникальные работы Галчонка, с которыми она по какой–то причине не захотела расставаться: на шкафах, на полках, на полу.
– Поставь в спальне. Будешь перед сном любоваться. Глянь, какие красивые птицы… Они символизируют женщин, которые могут скрасить бесконечную жизнь.
– Ну да. Тибетским монахам самое то. Им без женщины никуда. Как и мне.
– Я и говорю, монахи с благоговением прикасались бы, – подруга погладила птичку по яркой грудке. – Иного им просто не дано. Ну, все. Хватит болтать, пошли завтракать. Я колбаски прикупила.
Выставив на стол чашки и тарелки, самой же Галиной сотворенные и принесенные в дом «в качестве платы за постой», она в нетерпении ждала, когда пожарится яичница, сдобренная докторской колбасой, вялеными томатами и веточкой укропа. Я тоже мастер своего дела и знаю толк в гармонии цвета и вкуса.
– У тебя на сегодня какие планы? – спросила я, придвинув к себе сахарницу. Галка с кривой улыбкой наблюдала, как я зачерпываю три полные ложки белой смерти. – Пойдем с нами в кино?
– Опять Никита объявился?
Я кивнула. Кит – наш с Галкой сын полка. Мы взяли над ним шефство еще в школе, когда он после развода родителей перебрался к бабушке, оказавшись никому кроме нее не нужным. Нескладный, прыщавый, из–за недостатка в деньгах плохо одевающийся, вечно болеющий, а потому не успевающий то по математике, то по химии, он вызывал у дураков стремление поглумиться над ним. Но мы с Галиной к касте дураков не принадлежали, а потому сразу разглядели потенциал новичка. И не ошиблись. Сейчас Никита Горелов лихо заправлял строительным бизнесом, выглядел на миллион и опять–таки вызывал желчные излияния дураков, на этот раз завидующих крутому повороту в его судьбе. Очередной отчим Никиты заметил жажду знаний и деловую хватку пасынка и помог развить способности, для начала отправив учиться за границу. Теперь Горелов жил в столице, а в наш провинциальный город наезжал лишь для того, чтобы повидаться с бабушкой да навестить боевых подруг, не раз встававших плечом к плечу в сложной школьной жизни.
– Нет, у меня сегодня аншлаг, все меня хотят. Еще нужно в галерею заскочить: собираются отправить на выставку кое–какие мои работы. О, кстати, можно я тот чайник в виде петуха заберу? Ты же все равно им не пользуешься?
– Кто бы смог выпить ведро чая? Ты, Галка, хоть и мелкая, но страдаешь
