Марта - Светлана Гресь
И научила она меня многому своему ремеслу. Вдохнула солнце в жизнь мою коварно загубленную. Вернула достоинство и уважение к себе. Недолго я у нее была. Попросилась домой. Надо было поквитаться с обидчиками. Правда, как, пока не знала.
***
Вернулась домой. Старуха бурчит, как заведенная. Муж поначалу с кулаками бросился по привычке. Я, как глянула на него, он и отшатнулся.
― Да ну тебя, змеюка подколодная.
Матери кивнул хмуро, – говорил, придет время, еще покажет ведьма когти свои. Вот и получайте подарочек. Дождались на свою голову.
С той поры стала жить, как душа прикажет. Никого не слушала, никому не подчинялась. Никто мне уже не смел перечить. На вольных хлебах быстро в норму пришла. Вернулась красота былая. Только сейчас еще лучше стала. Расцвела, что калина весною пряною.
Заметила, что Ваня совсем избегать меня стал. В избе не появляется, все у себя кроется. Значит, сильно болит ему что-то. Хотела подойти, расспросить. Не чужой все же и, опять – таки, без матери, почти без отца. Наткнулась на взгляд колючий, недовольный, решила, обойдется. Его здоровье не мои заботы. Я ему только мачеха.
Однажды пришлось все же подчиниться воле свекрови.
Лето тогда было невеселое, кислое. Все чаще дождями землю заливало. Солнце выглянет на мгновение хмурое и снова торопливо прячется за тучи. Пенной браги дождевой хватило и травам, и хлебам. Выросли густые, высокие, по пояс. Пришла пора сенокоса. Как раз выдалось пару погожих дней. Надо было спешить с покосом.
На дальний луг раньше втроем ходили. А сейчас, чтобы быстрее убрать, пришлось делиться. С Ваней надо было идти. Нанимать кого-то не хотела, да и одного его с чужими людьми старуха боялась отпускать. Знала, что охотятся за ним девки бесстыжие. Всякая так и норовит замуж за парня видного. Отведя глаза хитрющие в сторону, намекнула, что придется мне с ним ехать.
Я вспыхнула от неожиданности, как самовар. Еще чего не хватало! Там работы столько, что бригадой за неделю не управиться. И ради чего, должна столько времени с их молчуном провести! Это же сплошная скука зеленая.
Свекровь глухо заметила, что Дуньку кормить сеном зимой не будет. Это корова моя. Все, что от матери осталось. Правда, старая уже. Но мне жалко было изводить ее. Стиснув зубы, собиралась на покос. Делать нечего. В душе понимала, что старуха права.
***
Утро еще дремало, они были уже в пути. Дикие звезды россыпью мелкой рассыпались по небу, начинающему светлеть. Вдоль едва проклюнувшейся дороги лесной молодые березки, лениво с ветром перешептываясь, лукаво оглядываются вдогонку. Тени елей лежат на обочинах. Тихо ветви колышет задумчивая роща. Чуть заспанный молоденький рассвет спросонок усмехнулся зорькой ясной. И вот уже, то затихая, то пышно разгораясь, сливаются зори в одну, обагряя небосклон кипучим пламенем. Медленно и торжественно поднимается солнце. Рядом с телегой бежит огромный, лохматый пес, время от времени преданно поглядывая на хозяина, порою бросаясь в лес, разгоняя стайки пугливых птиц.
Нахмурив недовольно лоб, повязанный по-старушечьи темным платком, в солнца жгучий взгляд упираясь затылком, тихонько пела Марта что-то печальное и длинное, как и женская доля ее, невеселая, подневольная.
Как неприятен тот, кто недоброе слово тщательно подобрав, прицелясь ловко, бросит в сердце и перебьет наотмашь целый день. С утра споткнешься о чужую злость, и – вот уже обида осколком острым в сердце ноет, не унять.
Провожая, свекровь требовательно повторяла, чтобы пуще глаза берегла Ванечку от девок назойливых. После сенокоса в город повезет, невесту искать будет для него. Женить, мол, пора, тогда и настроение появится у парня: не будет времени дурью маяться. А если, что с ним произойдет на почве любви распутной, из-под земли найдет и накажет, как следует, распутницу. И Марте тогда несдобровать, грозилась старуха.
Подсолнухом желтолобым солнце, лукаво топорща рыжие усы, выглядывает из-за каждого дерева, смотрит сквозь кружевную шаль листвы, мягко целуя лучами незрелыми сонную еще землю. К дальнему покосу спешила едва проторенная колея, ведя за собой повозку с путниками неразговорчивыми. Скользя, дорога в лог сползла и вывела на косовицу.
Кипучих трав пышное разноцветье ковром веселым застелило все вокруг. Лениво нежится знакомая рябина, вбирая сок самой зари. Давно заметила, на рассвете она розовая, на закате красная. А ночью, наверно, серебристая в сиянии лунном.
Приехали. Наконец. Оглядывалась, все еще хмурая и недовольная. Ваня распряг коней, стреножил и пустил пастись.
Буйно цветут заливные луга. Травы густые от рос тяжелых клонятся к земле. Резвится солнце в капельках дробных, отсвечиваясь дивными бликами.
Так и хочется звонкие лучи полными пригоршнями брать и в подол собирать. Хорошо-то, как сегодня! Сняла платок, открыла лицо ветру смирному.
Собрала по капелькам росу и протянула солнцу навстречу ладони, – испей, дружок. Горячи уста его. Жадно пьет из рук луч доверчивый. Держит в ладонях слезинки ясные и купается в тихой радости молодого дня, отходя от обиды на свекровь. На душе становится так тепло и уютно! Улыбкой лицо озарено. Невзначай падает взгляд женский на Ваню. Он глядит, и в глазах его синих, словно цветущий лен, солнышко смешинками лучистыми дробится. Стройный, ровно тополь, светел лицом, что солнышко красное. Как к лицу ему ромашковый и васильковый луг! К лицу зеленые пряди белоствольных берез, небосвод бирюзовый! Сердце встрепенулось неожиданно и… обмерло. Отчаянно махнула головой, чтобы развеять образ нечаянный. Что еще за наваждение!
Ветер гонит за волной волну высокую. Росистую сбивая пену, травы сминая шелк упругий, упрямо шагали они один за другим, ни разу не оглянувшись друг на друга, упорные и молчаливые.
Косы пели заливчато, мягко ложилась трава рядами ровными. Выдался на редкость знойный день. Утомительный, удушливый и долгий, насквозь пропахший скошенной травой, наполненный острым жужжанием ос, пчел озабоченных. Жара, густая и тяжелая, звенит мухами, безжалостно кусающими. Луговые запахи, перемешанные с лесными, по-особому горчат. Липко и душно, сладостно и горько.
Облака проплывают торопливо мимо. Скользят, клубясь в бездонной синеве, напоминая клочья дыма. Набухли на руках мозоли у Марты. У Вани от пота вымок чуб. Не чуя зноя и не слыша боли от усталости, стремились управиться до дождя.
Помыла наскоро руки, ополоснув в реке ноги, села отдохнуть, растопырив пальцы, запястья и поперек растирать стала, что ныли после изнурительной работы. Резала огурцы, хлеб, сыр соленый. Перекусили молча, быстро, пряча друг от друга взгляд и опять окунулись в труд, утомительный, тяжелый.
Тучи послушные уже стремительно мчатся, гонимые грозой. Вспыхивают зарницы боязливые, пронзая небосклон трепещущими
