Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната

– Добавляй сливки и сахар, – сказала Барбара Збыславовна, разливая кофе по чашкам. – Сейчас угощу тебя пахловой, мне знакомые прислали. Настоящая пахлава из Армении…

Я как раз насыпала сахар и после слов Ягушевской неловко дёрнула рукой.

– Ну вот, значит будет у тебя сладкая жизнь, – засмеялась Ягушевская, смахивая салфеткой белые сахарные крупинки со стола. – Какое у тебя интересное колечко, – она присмотрелась к серебряному кольцу, которое дал мне ректор. – Серебро?

– Ага, – уклончиво ответила я и спросила: – Знакомые из Армении? Фамилия у них не Вольпины?

– Нет, – ответила она легко, поставив передо мной блюдо с золотисто-коричневыми ромбиками. Верх пирожных блестел, как янтарное стекло, и каждый кусочек украшала половинка грецкого ореха. – Попробуй, очень вкусно. Говорят, настоящая пахлава должна хрустнуть, когда ты прикусываешь ее, а потом растаять на языке медовой сладостью.

Наверное, это была самая настоящая пахлава, потому что всё было именно так, как сказала Ягушевская – сначала хрустко, потом медово-сладко.

– У Вольпиной нет родственников, – словно бы между прочим сказала Ягушевская, помешивая ложечкой кофе. – Её родители погибли в Южной Осетии в 2008 году. Карина жила у бабушки, в Армении, приехала к нам только в этом году. Она – птичий оборотень, утка-огарь. И доказательств её причастности к нападению на тебя нет.

– Это – она, – упрямо сказала я, отпивая кофе.

Кофе должен бодрить, но этот напиток, наоборот, успокаивал. Как будто умиротворение и удовольствие растекалось по всему телу с каждым глотком.

– Не волнуйся, её проверят ещё раз. Но каждый оборотень заносится в государственную базу в тринадцать лет, проверяются его способности, измеряется уровень волшебных сил, и с тех пор особь находится под постоянным контролем. За Кариной никаких нарушений замечено не было. И ничего подозрительного не выявлено.

– Может, она умеет превращаться и в поганку тоже.

– Не умеет, – мягко возразила Барбара. – Мы бы знали. К тому же, то, что происходит с тобой – явно не нападки обыкновенного птичьего оборотня. Тебе надо быть осторожнее. Кто-то ведёт игру против тебя. Это стало понятно после той ленты, когда ты притянула Коша Невмертича.

– Вы думали, что я применила артефакт вроде «датского огнива»? – спросила я небрежно.

– Какие познания, – улыбнулась Ягушевская. – Рада, что ты начала интересоваться наукой. Вижу в этом благотворное влияние Бори Анчуткина.

Умышленно или нет, но она проигнорировала мой вопрос.

– Вы не ответили, – напомнила я.

– Какая вы упрямая, – вздохнула Барбара Збыславовна, почти повторяя слова ректора.

Я посмотрела на неё подозрительно, но Ягушевская отпила кофе и взяла ещё кусочек пахлавы.

– Мы с Кошем уверены, что в том, что произошло на ленте потаенной магии – не было твоей вины, – продолжала она тихо и неторопливо, будто рассказывала сказку. – То есть не было прямой твоей вины. Но мы не знаем, что произошло на самом деле. Думаю, кто-то применил некий артефакт, расположив его рядом с тобой, так что смог усилить его действие, применяя благодатную волшебную силу жар-птицы. И ты, невольно воспользовавшись этим артефактом, притянула к себе Коша Невмертича.

– Датское огниво?

– Как вариант. Но ничего подобного я не встречала за всю свою практику. Понимаешь, датское огниво – это что-то вроде легенды волшебного мира. Все о нём знают, но никто не видел. Майер – тот волшебник, который при его помощи женился на принцессе, почему-то потом ни разу им не воспользовался, хотя случались ситуации, когда было необходимо прибегнуть к магической силе. Никому не известно, почему он больше его не применял – то ли он был убежден, что это неправильно, то ли артефакт украли.

– Убежден, что неправильно? – хмыкнула я. – После того, как забавлялся с принцессой, а ей врал, что она видит сон? Ну-ну. У этого парня странные представления о том, что правильно, а что нет.

– Логично, – кивнула Барбара. – Тогда огниво могли украсть.

– Украли и ни разу не воспользовались до сегодняшнего дня?

– Майер мог его потерять, и артефакт нашли только в наши дни,

Я с сомнением кивнула, соглашаясь. Да, это походило на правду.

– Тебе не надо переживать по этому поводу, – голос Ягушевской зажурчал ручьем, – Кош Невмертич подал заявление в высший совет. Будет проведено расследование. Если кто-то пользуется несанкционированным артефактом, он будет наказан.

– Какие строгости… – вздохнула я и спросила: – А зачем вы храните фотографию Баюнова?

Глаза Барбары Збыславовны вспыхнули, как бриллианты, а потом она опустила ресницы, помешивая кофе ложечкой.

– Уже допила кофе? – спросила Ягушевская. – Хочешь, я тебе погадаю?

– Гадайте, – я пожала плечами, понимая, что мне опять не ответят. Это визитная карточка всех волшебников, похоже. Не отвечать на вопросы.

– Дай мне чашку, – попросила она, и я передала ей чашку, на дне которой осталась кофейная гуща.

Барбара Збыславовна покачала чашку и перевернула её на блюдечко, накрыв сверху ладонью.

– Я сама не слишком верю в гадания, – Ягушевская усмехнулась, – никто до конца не понял их природы – то ли гадания предупреждают, то ли показывают то, что неизбежно. Но мы можем отнестись к этому, как к развлечению. Просто позабавимся.

Она приподняла чашку и поставила ее рядом с блюдцем, разглядывая кофейные потеки.

– Злые мысли… – сказала она, помолчав. – Тебя одолевают злые мысли. Ты не должна им подчиняться. Гони их прочь.

– Чудесно развлекаемся, – проворчала я. – А что-то хорошее там есть?

– Рядом с тобой гепард, – невинно заметила Ягушевская. – Он справа, это значит, что он хранит тебя.

– Гепард? – я оживилась и тоже заглянула в чашку, но кроме бесформенных пятен ничего там не увидела.

– А с другой стороны… – Ягушевская вдруг нахмурилась и склонилась над чашкой. – Тоже пятеро… – произнесла она тихо.

– Что – пятеро?

– Вокруг тебя – пятеро врагов, – сказала она и посмотрела на меня поверх чашки. Глаза ее, только что блестевшие бриллиантами, показались мне темно-матовыми, темнее черного кофе. – Ты должна быть очень осторожна. Они следят за тобой.

17

Пятеро врагов! Вот удивила! На следующий день во время занятий я так и не могла сосредоточиться, вспоминая кофейное «развлечение». Мне сейчас в «Иве» только немые косточки не перемывают. А немых тут нет. Даже земноводные разговаривают.

И про гепарда намекнула. Мол, всё она знает.

А что знает?!

Я добавила в рецептуру слишком много металлической пыли, и вместо того, чтобы обрести магнитные свойства, деревянный кубик полыхнул ясным пламенем.

– Краснова горит! – крикнул кто-то из девчонок, и Анчуткин, успевший примагнитить к своему кубику все кнопки и гайки, схватил тряпку и в два счета погасил огонь.

От моего опытного образца осталась одна головешка, и преподаватель торжественно поставил мне «неуд», попросив явиться в субботу для повторения лабораторной. Я чуть не застонала – опять суббота! Да у них что – других дней недели нет?

– Вы слишком рассеянны, Краснова, – сделал замечание преподаватель. – Артефакторика – наука точная, она мечтательности не терпит.

– Исправлюсь, – угрюмо пообещала я.

Но исправиться не получилось, потому что уже на второй ленте я умудрилась разбить хрустальное блюдце, по которому следовало катать яблочко. На кафедре были блюдца, но преподаватель наотрез отказался выдавать мне институтское добро.

– Сегодня можете быть свободны, – заявил он, грозно поблескивая очками, – а в субботу, когда успокоитесь, покажете мне хорошую визуальную связь. От вас я хочу видеть только отличную визуалку! И чтобы без опозданий!

Опять суббота! Этот день обещал превратиться в настоящую гонку на выживание. А ещё репетиция с перваками…

Я собиралась прослоняться по коридорам «Ивы» до начала следующей ленты, но тут меня встретил Быков.

– О, Краснова! – пробасил он. – На ловца и зверь бежит! А ну, идём со мной.