Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната

– Ого! – присвистнул Анчуткин, надевая остроконечную бархатную шапку с отворотами. – Круто! Щука позеленеет, когда это увидит.

– Ты о чем? – спросила я рассеянно, мне не терпелось поговорить с ним об «аварии», и на Щуку сейчас было совсем наплевать.

– Фиолетовый спектр, – объяснил Анчуткин. – Родители постарались? И ведь не придерешься.

– Говори яснее, какой ещё спектр.

– На занятиях запрещены фиолетовые камни, – объяснил Анчуткин, – фиолетовый спектр затрудняет проникновение в сознание. Ставит блок – и всё. Но красные и синие камни никто не запрещал. А вместе они дадут именно фиолетовый спектр. Так что Щукиной придется постараться, чтобы залезть тебе в голову.

– Придется постараться… – повторила я задумчиво.

Так вот что имел в виду Кош Невмертич, когда дарил мне этот кокошник. Фиолетовые камни… фиолетовый свет… защищает от вмешательства в сознание…

Я опомнилась и искоса посмотрела на Борьку. Он тоже покосился на меня, но тут же отвернулся.

– Мир? – я протянула ему руку.

– Мир, – сказала он, и мы обменялись рукопожатием.

У меня сразу стало легче на душе. Всё-таки, Анчуткин был рядом со мной с самого первого моего дня в «Иве». Пусть и по приказу ректора, но всё-таки был. И с ним мы вместе пережили такое, что Царёв бы в обморок упал. Я должна выяснить, почему отец Анчуткина прячется от него… А тут ещё Вольпина…

– Боря, – начала я, – ты пойми, я не против, чтобы ты нашел себе девушку. Но Вольпина… Она опасна.

– Не надо больше про Карину, – тихо, но твёрдо сказал он. – Если нет доказательств – то не надо.

– Она ещё себя покажет, вот увидишь, – не удержалась я. – Потом вспомнишь, что я говорила.

– Посмотрим, – буркнул он.

Пришла Щукина, и мы оставили болтовню. Светлана Емельяновна увидела меня в обновке, вздохнула, но ничего не сказала. Может, ректор предупредил её?

Темой лекции, как нарочно, было магическое внушение, и Щукина не оставила без внимания мой кокошник.

– Почему именно фиолетовый цветовой спектр защищает от всякого воздействия извне? – говорила она дребезжащим тонким голоском, и карандаш в ее пальцах крутился, как заведенный. – Потому что фиолетовый это слияние синего и красного, воды и огня, жизни и смерти, то есть двух противоположных субстанций. Фиолетовый помогает раскрывать тайны, разоблачать злые замыслы, он спасает от ночных кошмаров и закрывает ваше сознание защитным щитом, – она посмотрела на меня поверх очков и опять вздохнула: – Крайне неподходящий убор для сегодняшнего занятия.

Наверное, никогда я не слушала Щуку с таким вниманием и интересом.

– Слушай, а твой петерсит – он ведь тоже фиолетовый? – спросила я у Анчуткина после ленты. – Значит, он тоже защищает?

– А ты не знала? – удивился Анчуткин. – Как, по-твоему, я мог ловить молнии?

– Конечно, не знала, – кисло ответила я ему. – Это у тебя – не голова, а энциклопедия.

– А на тебя точно напали? – спросил он. – Я же говорил, чтобы не убегала…

– Напали, – проворчала я и не удержалась: – Но тебе это разве интересно? Ты же теперь так занят. Кое-кем.

Он сразу сообразил, о чем я, и бросился защищать свою Вольпину.

– Это точно не она! Она была со мной, я ее за руку держал, мы целовались…– он смущенно замолчал.

– В подробности своей сексуальной жизни можешь меня не посвящать, – поморщилась я. – А Вольпина вполне может иметь несколько сущностей.

– Что ты, – он расплылся в улыбке – наверное, вспоминая Кариночку. – Превращение даже в две сущности – это под силу только очень одаренным волшебникам.

– Насколько одаренным?

– Ну… – он прикинул, что-то подсчитывая и беззвучно шевеля губами. – Вероятность, примерно, один на десять миллионов.

– Ничего себе, – протянула я и тут кое-что вспомнила. – Боря, – пустилась я в осторожные расспросы, потому что дело становилось всё интереснее и интереснее. – Ты же птичий оборотень и превращаешься в селезня?

– Ну да, – кивнул он.

– А помнишь, ты говорил, что Царёв превратил тебя в крота?

Анчуткин споткнулся на ходу и посмотрел на меня с ужасом.

– Не помню, – залепетал он.

– Всё ты помнишь, – сказала я ласково и похлопала его по плечу. – И темнишь, Боря. И про своего отца ты что-то знаешь, и про себя тоже. А помнишь, когда я на ленте вызвала гепарда?.. Тогда я еще кое-что сделала.

– Что? – спросил он сдавленным голосом.

– Увидела что-то странное. Увидела мужчину, который очень похож на тебя, он превращался в ворона, и красную машину. За рулем – рыжеволосая женщина…

– Это просто совпадение! – в панике завопил Анчуткин.

Он хотел убежать, но я поймала его за руку, схватила за толстовку на груди и припечатала к стене, глядя снизу вверх.

– Это не совпадение. Это были твои воспоминания. Я попала в твои воспоминания. Так вот, та машина не пострадала в аварии. Не было аварии, Боря! Случилось что-то другое.

– Ты с ума сошла – кто верит иллюзиям? – он попытался улыбнуться, но губы дрожали. – Или я что-то напутал… Ты же знаешь, я не очень в иллюзиях…

Меня взбесила эта его манера все время прятать голову в песок, и я ещё раз встряхнула его:

– Тебе не надоело притворяться недотёпой?

– Я для вас всех такой и есть, – выпалил он, посмотрев на меня с неожиданной злобой, и оттолкнул, а я, опешив, отпустила его. – Так что будьте довольны! И очень тебя прошу, не лезь в мою жизнь. Ты в мире волшебников, а ведешь себя, как… как слон на коньках! Это может быть опасно!..

Слон на коньках?! Не Кариночкины ли слова он повторяет?!.

– Чем опасно? – пошла я на него. – Опасно – это когда все молчат в тряпочку. Ну-ка, рассказывай, что может быть опасного?

Но он рванул от меня, как заяц – на занятиях физического воздействия бы так бегал!..

Я хотела броситься за ним следом, но тут как всегда некстати появился Царёв – вылез, как из-под земли и преградил мне дорогу.

– Ты всё-таки сбежала из института, – сказал он с упрёком.

– Ну, сбежала, – сказала я с неприязнью. – И что?

– Со мной сбежать не захотела, – сказал он тоскливо, оглянулся, словно проверял – не слышит ли кто, а потом наклонился ко мне, понизив голос: – Сбежим на выходные?.. У отца день рождения…

– Царёв, ты за кого играешь? – спросила я, глядя на него по-новому. Зачем он так старательно уговаривает меня сбежать? Зачем ему так нужно, чтобы я оказалась за пределами института?

– Играю? – он уставился на меня непонимающе.

– За белых или за черных? – подсказала я ему.

– Что? – тупо переспросил он.

– Ладно, не напрягайся, – махнула я рукой. Если Царёв и действовал по умыслу, то явно не по собственному. Или правда хотел, чтобы я пошла с ним на праздник. – Кстати, – продолжала я, – если я пошла с тобой в «Небеса», то не надо было трещать об этом на каждом углу. Тем более – Борьке. Ты же сокол, вроде, а не сорока?

– Но я не рассказывал… – вид у него был совсем несчастным. – А при чем тут Борька? Он же с Вольпиной хороводится?

– Ты достал, – отрезала я и пошла по коридору, не оглядываясь.

– Только не говори, что он тебе нравится! – крикнул мне вслед Царёв. – Он же неудачник! Он – неудачник, Василиса!

Я почти не удивилась, когда спускаясь по лестнице увидела Барбару Збыславовну, стоявшую возле нижней ступени.

– Добрый вечер, Василиса, – приветливо сказала Ягушевская. – По-моему, ты хочешь поговорить.

– Прямо мысли читаете, – мрачно сказала я.

– Тогда идём ко мне в кабинет, – пригласила она. – Угощу тебя кофе. На ночь кофе не рекомендуют, но один раз можно.

Я была в кабинете Ягушевской несколько раз, и почти всегда здесь было много света, и окна были открыты, но в этот раз жалюзи были опущены, и горел только небольшой светильник в виде полупрозрачной морской раковины.

– Располагайся, – Барбара Збыславовна прошла в смежную комнату, а я села в кресло, поставив сумку на пол рядом и вытянув ноги.

Вскоре Ягушевская вернулась, поставила на стол маленькие фарфоровые чашки, молочник и хрустальную сахарницу с серебряной ложечкой, а потом принесла джезву, над которой завивался ароматный пар.