Карина Демина - Механическое сердце. Черный принц
Подали кувшин с водой и таз.
- Она не рассчитана на столь дальние перелеты…
…и запас керосина должен был быть выработан на две трети, если не больше.
- Понимаю… ненавижу, когда шкура липкая… леди, если вас что-то не устраивает, отвернитесь, - Инголф оскалился, и Лэрдис отвела взгляд. - Не люблю женщин, которые полагают себя центром мироздания… впрочем, и мужчин тоже.
Он сказал это достаточно громко, чтобы быть услышанным.
- Что вы, господин Инголф, - тотчас отозвался инженер. - Госпожа Лэрдис своим присутствием украсила полет…
- Из украшений я предпочитаю цветы.
Инголф отмывался долго, раздраженно фыркая, и пытаясь унять живое железо, которое проступало то на шее, то на плечах, покрывая кожу даже не рябью - плотной темной чешуей.
Был долгий день, когда время замерло, и стрелки на почерневших, словно покрытых окалиной часах застыли. И Брокк, разглядывая эти часы, вспоминал ярмарку, цветные шатры и широкие прилавки… ряды со сладостями и лентами, пуговицами всех цветов и размеров, шкатулками из кости и янтаря, красного, живого бука, и дерева обыкновенного, но выкрашенного травяными отварами… всегда найдется кто-то, кому легко продать подделку.
И на этой ярмарке Кэри нашла часы… а еще деревянного пса, вырезанного столь умело, что казался он едва ли не живым.
…белое блюдо, которая расписала старуха, она сидела на платке, подогнув ноги, и на коленях ее стояли дощечки, а на дощечках - глиняные плошки с красками. Рисовала старуха пальцами, и это само по себе казалось волшебством. Кэри же, взяв Брокка за руку, прижавшись к плечу, смотрела, как распускаются под темными распухшими пальцами цветы.
И блюдо несла бережно.
Это блюдо было ей дороже всего заводского фарфора…
…она замолчит. Закроется обидой.
И будет права.
Брокк потер глаза, которые горели.
- Выпей, - Лэрдис подала высокую кружку. - Ты ничего не ел…
От сытости потянет в сон, и объективных причин не спать у Брокка нет, но… страшно закрыть глаза, кажется, стоит на миг расслабиться, и произойдет непоправимое.
Уже произошло.
- Выпей, - повторила Лэрдис, вкладывая кружку в руки. - И успокойся. Я поняла, что ты мне больше не рад.
- Прости, но…
- Не прощу, - она присела рядом. - Но пойму. И не стоит переживать, я не собираюсь докучать тебе. В конце концов, мужчина, пытающийся завоевать женщину - это нормально. А вот женщина, которая, позабыв о гордости, бегает за мужчиной, - это… смешно. А я ненавижу быть смешной.
В кружке оказался кофе, крепкий, едва ли не до черноты, с тонкой нотой шоколада и кардамона, с толикой толченого кунжута.
- Если я скажу, - Лэрдис смотрела мимо него, в окно, за которым не было ничего, помимо бескрайней дикой синевы, - что сожалею о… нашем расставании. И о том разговоре, ты поверишь?
- Нет.
- Правильно. Не следует верить женщине. Мы… слишком непостоянны. А когда кажемся иными, то… это лишь часть игры. К слову, я рада, что решилась.
- На что?
- На полет, - она поднялась и, прикрыв рот ладошкой, сказала. - Но все-таки он утомителен. Не проводишь до каюты?
Нет.
И да. Ему придется играть в гостеприимного хозяина, по нотам приличий, нарушить которые здесь и сейчас немыслимо. В узком коридоре Лэрдис зябко поводит плечами.
- Полагаю, просить тебя помочь с одеждой не следует?
- Не следует.
- Жаль, - она накрыла ручку двери ладонью. - Когда-то ты весьма ловко с ней управлялся… но иди, не смею задерживать. Я угадала, отказавшись от корсета, а с остальным как-нибудь справлюсь.
Следовало уйти, но Брокк медлил.
Любит ли он ее?
Помнит, да. Ее сложно забыть, она - осколок металла, что вошел в сердце и пробил насквозь. Остался, зарос живым, и сердце бьется, работает, но осколок не исчез.
И порой ворочается.
- Уходи, - шепотом произнесла она, потянулась к лицу. - Уходи, пока я еще согласна тебя отпустить.
В тени коридора Лэрдис выглядит старше. Она потускнела, и Брокку хочется коснуться волос, убедиться, что и вправду утратили они позолоту, провести пальцами по щеке, влажноватой, утомленной, стирая пудру, ту самую, с тонким ароматом лаванды.
Вернуться в прошлое.
Вернуть.
Навсегда и… вместе до самой смерти, чтобы в один день…
И будь, что будет.
…не будет ничего, кроме пустоты.
- Уходи, - она сама касается его. Пальцы замирают на висках, дрожат, словно Лэрдис замерзает. И запах сладкий нежный запах… - Я не хочу тебя отпускать…
…снова игра, но на сей раз без него.
- Прости.
Он отступает, разрывая прикосновение.
Отступить, оказывается, просто. Сожаления нет. И раздражения тоже. Обида и та ушла, расплавился железный осколок, освобождая.
Эта женщина, которая все еще ждала, была чужой.
Она улыбалась, виновато и растерянно, словно сама не в силах была поверить, что он, Брокк, и вправду готов отступить. И протянутая рука, замершая в воздухе, падает, теряясь в складках пышной юбки.
- Наверное, это правильно, - ее плечи поникают. - У тебя своя жизнь… и смешно было бы ждать иного. Ты и без того дал мне многое…
- У тебя своя жизнь… - его слова - лишь эхо сказанного Лэрдис.
- В ней не осталось ничего, - она сама пятится, спиной касается двери и руки прячет. Выглядит растерянной и… жалкой? - Если бы ты знал… впрочем, хорошо, что не знаешь. Жалость унижает.
- Понимаю.
Затянувшийся разговор.
Струна из слов, которой давным-давно следовало бы разорваться, и все-таки разрыв этот пугает неотвратимостью. "Янтарная леди" дрожит, дрожь ее передается Лэрдис.
- Я смешна?
- Нет.
- Смешна… и твой друг это видит.
- Инголф? Он мне не друг.
- Не важно… я могу притворяться сильной… и равнодушной… я ведь хорошо умею притворяться, если ты помнишь, конечно.
- Помню.
…знает. И почти восхищается новой ролью, которая наверняка дается Лэрдис немалым трудом.
- Порой я сама забываю, где я настоящая… потом вспоминаю, конечно. Или мне лишь кажется, что вспоминаю… и думая о нас, я… я ошибалась, но некоторые ошибки нельзя исправить, верно?
- Пожалуй.
- Иди уже… не заставляй меня передумать.
Идет. И струна натягивается до предела, она рвется беззвучно, но еще болезненно, и Брокк, отведя взгляд, сбегает. Ему немного стыдно и за свой побег, и за облегчение, которое он испытывает. Все, что должно было быть сказано - они сказали.
…он сказал. Но был ли услышан?
Брокк все-таки, наверное, придремал, потому как, очнувшись от прикосновения стюарда, увидел потемневшие окна. И долго не мог понять, о чем говорит человек, а он как назло разговаривал шепотом.
Город в двух часа ходу?
